— Сказать по правде — понятия не имею, — ответил Вадим, удивляясь собственному спокойствию.
И подумал: «В Петербурге жена бы уже, раз десять заглянула в комнату поинтересоваться, что это мы тут глотку дерем. А Настасья даже носу не кажет…»
И тотчас дверь приотворилась, и вошла Настасья. Не вошла — вплыла, тихо улыбаясь сама себе. В руках она несла кувшин с квасом и две большие кружки.
— Отведайте кваску, сударь, — проговорила она, кланяясь Гаврильчикову.
Тотчас оба мужчины смолкли. Вадим любовался на супругу. До чего хороша. Статная, в теле. Когда Вершков покидал Питер, в моде были то, что в народе именовалось «бухенвальдский крепыш»: кожа и кости, черные круги под глазами, плоская грудь, плоские бедра, руки-спичечки… На это надевали полупрозрачные одежды с разрезами в самых неожиданных местах, и оно, облаченное в странные покровы «высокой моды» ломкой походкой брело по подиуму. Считалось — модно.
Даже дрожь пробрала Вадима при одном воспоминании.
Настасья так же тихо удалилась. И опять остался Вершков один на один с неприятным гостем.
— Итак, когда мы с вами оба немного успокоились, — заговорил Вершков, — может быть, вы все-таки сообщите мне цель вашего визита? Одних неоформленных обвинений маловато.
— Хорошо, скажу прямо, — вздохнул Гаврильчиков. Теперь выражение его лица напомнило Вершкову завуча, которая любила прийти в класс и скорбно начать: «Не хочется о неприятном накануне восьмого марта, но придется. Ученик седьмого „б“ Вася Пупкин (имена варьировались) выбил окно в учительской. Конечно, можно было бы привлечь детскую комнату милиции, но мы решили не поднимать шума и просто собрать по десять рублей с каждого ученика на покупку нового стекла…»
Гаврильчиков сел, уперся кулаком в бедро и с силой произнес:
— Баржа, «Скобкариха-то», а с ней и штуки сукна — все пропало!
Повисло молчание. Теперь, казалось, настал черед Гаврильчикова наслаждаться произведенным эффектом.
— Как это — пропала? — не понял Вадим. — До последнего времени она мирно стояла в порту. С нее нарочно не производилось разгрузки, потому что со дня на день ожидается прибытие Флора… Он, кстати, рассчитывал выручить за это сукно гораздо больше, чем занимал у вас денег, поэтому и ссуда была без процентов… — Тут Вадим понял, что затронул скользкую тему ростовщичества. Гаврильчиков давал деньги без процентов именно потому, что очень надеялся завладеть сукном и прибрать всю выручку от выгодной сделки себе.
— Я прекрасно знаю, на что надеялся Флор Олсуфьич, — хмуро отозвался купец Гаврильчиков, — однако баржа пропала. Я нарочно ходил третьего дня в порт и наводил там справки.
— Не может такого быть! — взорвался Вадим. — Там сторожа были хорошие, вполне надежные люди. Точнее, один сторож. Как его звали — забыл…
— Жила Аникеев его звали, — вставил Гаврильчиков. — Это я тоже выяснил. Только и Жилы этого не видать. Скрылся!
И он хлопнул себя ладонями по бедрам.
— Чем же я-то могу вам помочь? — пожал плечами Вадим. — Я ведь тоже с Жилой Аникеевым не знаком. И сукна этого не щупал. Просто я доверяю Флору Олсуфьичу. Если он принял такое решение, значит…
Купец не дал ему договорить. Впрочем, Вадим и сам понимал, что попусту мелет языком, тянет время, чтобы хоть на что-нибудь уговорить кредитора.
— Вы остались здесь за хозяина на определенных условиях, — напомнил Гаврильчиков. — Флора Олсуфьича ведь в Новгороде нет, не так ли? Он ведь еще не изволил возвратиться из неметчины — или куда он там подался?
— Именно, — кивнул Вадим. На душе у него вдруг сделалось нехорошо. Какое там удовольствие от «удачного партнера по ролевой игре»! В воздухе отчетливо запахло крупными неприятностями. Странно, что Вадим не уловил этого зловония сразу. Впрочем, все дело в том, что он разнежничался. Сперва на детей любовался, потом на прекрасную и нежную супругу.
— Ну вот, — продолжал Гаврильчиков. Теперь он выглядел совсем иначе. Можно подумать, Вадим — нерадивый ученик, а купец Гаврильчиков — терпеливый преподаватель. Даже как будто ростом стал выше. — А коли его нет и вы — его поручитель, так не угодно ли…
— Что? — спросил Вершков уже совсем подавленно.
— Возместить мои убытки, как положено по договору, — объявил Степан Семенович. — Все несложно, разве что хлопотно. Дом Флора Олсуфьича будет отписан мне за долги его…
— Погодите! — всполошился Вадим. — Как это — «дом отписан»? Вдруг баржа еще найдется? Не может ведь баржа просто взять и пропасть! Такого не бывает!
«Бывает, очень даже бывает, — протянулось у него в голове, тоскливо и томительно, — сам ведь знаешь… Она даже затонуть могла, хоть и у самого берега… Ищи теперь свищи этого Жилу Аникеева… Как он хоть выглядел?»
— Ну, сударь мой, это уж вам решать и придумывать, что там с вашей баржей, а я хочу мои деньги получить точно в срок и так, как это было обещано, — заключил разговор купец Гаврильчиков и встал. — Так что отправляюсь я к приказному дьяку, а вы, сударь, будьте готовы к предстоящему.
— Всегда готов! — сказал Вершков и по-пионерски отдал салют.
Гаврильчиков поморгал, а потом решительно поклонился и вышел.