Проклятая игра

Темп их марша замедлился. Дыхание великого человека стало тяжелее, чем полчаса назад. Слушая произносимые слова, было легко забыть о его преклонных годах. В звучащих мнениях был сосредоточен абсолютизм молодости. Никакого места для сдержанности зрелых лет, двусмысленности и сомнений.

– Думаю, нам пора возвращаться, – сказал он.

Монолог наконец закончился, и у Марти пропал вкус к дальнейшим разговорам. Силы тоже были исчерпаны. Стиль Уайтхеда – с его неожиданными поворотами и переменами – измотал его. Надо привыкать к роли внимательного слушателя, подыскать нужное лицо и цеплять его, как только начнется очередная лекция. Научиться понимающе кивать в нужных местах, бормотать банальности в соответствующие перерывы в потоке. Это займет некоторое время, но постепенно он научится обращаться с Уайтхедом.

– Это моя крепость, мистер Штраус, – объявил старик, когда они подошли к дому. Он не выглядел особенно укрепленным: кирпичные стены слишком теплые, чтобы быть суровыми. – Ее единственная функция – уберечь меня от беды.

– И моя тоже.

– И ваша тоже, мистер Штраус.

За домом залаяла одна из собак. Соло быстро превратилось в хор.

– Время кормежки, – сказал Уайтхед.

15

Марти потребовалось несколько недель жизни в поместье, чтобы понять ритм жизни ближнего окружения Уайтхеда. Как и подобает доброжелательной диктатуре, формат каждого дня определялся исключительно планами и прихотями хозяина. Как старик сказал Марти в первый день, дом был его святилищем: почитатели приходили каждый день, чтобы он осенил их благодатью своего мнения. Некоторые лица он узнавал: главы промышленности, два или три министра (один из них недавно с позором покинул свой пост; интересно, подумал Марти, он пришел сюда просить прощения или возмездия?); ученые мужи, блюстители общественной морали – многих Марти знал в лицо, но не мог назвать по имени, а еще больше просто не знал. Он не был никому представлен.

Раз или два в неделю его могли попросить остаться в комнате, пока шли собрания, но чаще всего от него требовалось лишь находиться на расстоянии оклика. Где бы он ни пребывал, оставался невидим для большинства гостей: его игнорировали, в лучшем случае, считали частью меблировки. Сперва это раздражало; казалось, у каждого в доме есть имя, кроме него. Однако время шло, и он все больше радовался своей анонимности. От него не требовалось высказывать мнение по любому поводу, так что он мог позволить своим мыслям плыть по течению, не опасаясь быть втянутым в разговор. А еще хорошо то, что он оставался отстраненным от забот всемогущих людей: их ложь казалась удручающей и надуманной. Он видел на многих лицах выражение, знакомое по годам, проведенным в Уондсворте: постоянное беспокойство из-за мелких насмешек и места в иерархии. Возможно, в этом кругу правила были более цивилизованными, чем в Уондсворте, но борьба, как он начал понимать, в основном такая же. Разного рода игры за власть. И он был рад, что не принимает в них участия.

Кроме того, у него на уме были более важные вопросы, которые требовалось обдумать. Во-первых, Чармейн. Вероятно, больше из любопытства, чем от страсти, он много думал о ней. Поймал себя на том, что гадает, как выглядит ее тело спустя семь лет. Неужели она все еще бреет тонкую полоску волос, спускающуюся от пупка к лобку; неужели ее свежий пот все так же остро пахнет? Он задавался вопросом, любит ли она сейчас заниматься любовью, как раньше. Она выказывала больше откровенной тяги к физическому акту, чем любая другая женщина, которую он знал; это была одна из причин, по которой он женился на ней. Было ли это по-прежнему так? И если да, с кем она утоляла свою жажду? Он снова и снова прокручивал в голове эти и дюжину других вопросов о ней и обещал себе, что при первой возможности наведается к ней.

За эти недели его физическое состояние улучшилось. Строгий режим упражнений, который Марти установил для себя в первую ночь, начинался как пытка, но после нескольких дней мучений и протестов со стороны мышц усилия стали приносить плоды. Каждое утро он вставал в половине шестого и совершал часовую пробежку по саду. После недели следования по одному маршруту он его изменил, что позволило исследовать поместье, не прерывая физических упражнений. А там было на что посмотреть. Весна еще не вступила в свои права, но чувствовалось оживление. Начали появляться крокусы, проросли копья нарциссов. На деревьях трескались толстые почки, распускались листья. Потребовалась неделя, чтобы полностью охватить поместье и выяснить, как связаны его части; теперь он более-менее понимал, как все устроено. Он знал озеро, голубятню, бассейн, теннисные корты, псарни, леса и сады. Однажды утром, когда небо было исключительно ясным, обошел поместье целиком, следуя вдоль забора, даже когда тот шел сквозь чащу леса. Теперь он полагал, что знает это место так же хорошо, как и остальные, включая владельца.