Проклятая благодать (ЛП)

И я почувствовал это. Что-то в моем сердце подсказывало, что с этого дня все изменится. Я просто чувствовал это…

Мои ноги онемели, руки все еще сжимали фотографию. Я повернул свою пульсирующую голову в сторону и стал рыться в снимках, пока не увидел край того, который искал. Я вытащил фото из-под альбома. Края были порваны и опалены. Но улыбающееся лицо Зейна все еще приветствовало меня. Смеющаяся улыбка Девина все еще оставалась гордой. Я поднес его к носу и закрыл глаза. Все еще пахло этой гребаной пустыней. Вот тогда все изменилось. Я все еще слышал РПГ, крики врагов и морских пехотинцев… звук моей винтовки, стреляющей выстрел за выстрелом, Боунса, говорившего мне, что это были прямые попадания.

— Дев…

Я почувствовал, как мой желудок скрутило. Уронил голову и зарыдал. Я, бл*дь, рыдал и рыдал, слезы стекали на щеки и грудь. Я плакал, держа в руках две гребаные фотографии.

Я не слышал, как Фиби вышла из своей комнаты, но, когда почувствовал, что ее руки обнимают меня, то не смог оттолкнуть ее, черт возьми. Забравшись в ее объятия, как киска, я позволил всем годам сдерживаемых эмоций вылиться из меня рекой. И я просто, бл*дь, обнял ее в ответ.

Фиби укачивала меня на руках.

— Мне очень жаль, — сказала она надтреснутым голосом. — Мне так жаль, что посмотрела…

Ее слова заставили меня сломаться еще сильнее. Но я держал фотографии в руках, как будто они были моим спасательным кругом. Моя единственная связь с семьей, которую я любил, ради которой я сделал бы все что угодно.

Я не знал, как долго мы так сидели, Фиби держала меня, вытирая мои щеки, пока я, бл*дь, разваливался на части. Ее пальцы откинули мои влажные волосы с лица, и она отодвинула «Джемисон» в сторону, даже не взглянув на него.

— Пойдем.

Она подняла мою голову со своих колен. Я почувствовал тяжесть. Каждая часть меня чувствовалась чертовски тяжелой.

— Я лягу с тобой.

Она поднялась. Я прижал фотографии к груди, заставляя ноги двигаться. Фиби провела меня в комнату, где я спал. Та, что хранила слишком много воспоминаний, чтобы я когда-нибудь мог хорошо в ней спать. Я сбросил ботинки и сел на край кровати.

Я не мог оторваться от фотографий.

— Ложись.

Фиби легла первой. Она протянула руки, и, нуждаясь в том, чтобы кто-то хоть раз взял на себя инициативу, я лег рядом с ней, положив голову ей на грудь. — Ш-ш-ш, — успокаивала Фиби, проводя руками по моим волосам. — Спи.

Используя ее голос, чтобы успокоиться, я закрыл глаза.

Я устал, так чертовски устал.

— Спи. Я буду здесь, когда ты проснешься. Буду охранять тебя, — я услышал ее слова, но меня уже затягивала тьма.

Когда я почувствовал гнилостный запах крови и мочи, я понял, что это был сон, который я никогда больше не хотел видеть…

— Четыре недели.

Мое колено подпрыгивало вверх и вниз в кузове бронированного грузовика.

— Он у них уже четыре недели.

— С ним все будет хорошо, Ксав, — сказал Боунс. — Он сильный. Он будет одним из двух.

Я кивнул, желая в это поверить, но не уверенный, что смогу. Разведка вернулась в лагерь. Пытки — говорилось в отчете. Четверо убитых: двое обезглавлены, один повешен и один убит выстрелом в голову.

Двое выживших.

В живых осталось только двое морских пехотинцев… Но их пытали.

Они сильно пострадали.

И мы собирались их спасти.

Я взял автомат, когда грузовик подъехал к укромному месту. Мы построились и заняли свои позиции. Мы с Боунсом нашли самую высокую точку — старую заброшенную башню.

— У тебя уже есть визуализация? — спросил сержант Льюис в наушниках.

— Да, сэр.

Боунс затих, а я приготовился стрелять.

— Три, — сказал Боунс, и я уловил нотки возбуждения в его голосе.

Он дал мне координаты, и я послал свои пули в полет.

— Прямое попадание, — сказал Боунс и указал мне на другую позицию. — Прямое попадание, — повторил он.