Проклят и прощен

Такими словами выражал старый Арнольд все страхи и тревоги, которые ему пришлось пережить при непривычном подъеме в горы. Сидя напротив своего молодого господина (а он раз навсегда получил привилегию садиться вместе с ним в экипаж), старый слуга с ужасом смотрел в бездну направо от края дороги, между тем как слева возвышалась отвесная каменная стена. Однако проезжая часть была в прекрасном состоянии, и маленькие, но сильные горные лошадки бежали весело и уверенно. Тем не менее путешествие в этот мрачный, туманный осенний день никак нельзя было назвать приятным, и Пауль Верденфельс, сидевший в углу кареты, был, казалось, в отвратительном настроений.

— Если так будет продолжаться, то мы в конце концов наткнемся на снеговую вершину, — сердито проговорил он. — Разве не прав я был, когда противился поездке в этот проклятый Фельзенек? Он должен быть уже совсем близко от нас, а мы все еще ничего не видим — таким густым туманом окутан замок.

— И ваш дяденька сидят там наверху, в этом горном гнезде? — спросил Арнольд. — Какой странный вкус!

— Ты ведь, кажется, считал, что мне необходимо вернуться к разумным людям, — с издевкой сказал Пауль. — По-твоему, очень разумно уединиться на этой скале, имея в распоряжении чудный Верденфельс и еще три или четыре замка? Смотри, Арнольд, когда там, наверху, вокруг тебя станут носиться летучие мыши, а по ночам будут бродить старые разбойники-рыцари, как подобает настоящим привидениям, не пришлось бы тебе пожалеть о «безбожной» Италии и не пожелать возвращения к синьору Бернардо!

— Ну уж нет! — торжественно ответил Арнольд. — Этот хуже самых дурных рыцарей-разбойников. Но, как бы то ни было там наверху, все же нам надо добраться, многоуважаемый дядя так приказал, и мы не можем не повиноваться, потому что несмотря на высылаемые им средства наделали столько долгов, что у дяденьки волосы встанут на голове дыбом.

Пауль тяжело вздохнул.

— Если бы я только знал, куда делись все деньги! Я никогда не думал, что окажутся такие огромные суммы. Уж эти проклятые ростовщические проценты!

— И синьор Бернардо! — добавил Арнольд. — Он больше всех виноват. Сколько раз предупреждал и просил я его, но этот безбожник только смеялся мне в лицо, а вы всегда были его послушным учеником. Вы...

— Ради Бога, не начинай своих проповедей! — перебил его Пауль. — Ты знаешь, это делу не поможет.

— Мои слова, конечно, не помогут, но, надеюсь, его милость, ваш дяденька, тоже скажут проповедь, которой нельзя будет пренебречь. А если он спросит меня, так я расскажу всю правду про нашу итальянскую поездку и про так называемых «наших друзей». Тогда, верно, разыграется буря, но вы вполне заслужили ее, бедный мой господин, это будет только справедливо, а, может статься, окажется и полезным.

— Ты, я думаю, готов радоваться этому, — с сердцем воскликнул молодой человек. — Не вздумай еще настраивать дядю против меня! Вообще еще вопрос, увидишь ли ты его когда-нибудь. Насколько мне известно, он избегает общаться с чужими людьми.

Казалось, Арнольд не верил своим ушам. Как? Он, сорок лет прослуживший дому Верденфельсов, считающий себя членом семьи, «воспитавший» молодого барина и до известной степени заступавший место его отца, не увидит настоящего главы дома, не услышит из его уст одобрения за свои заботы и попечения, не будет торжественно утвержден в своих привилегиях?! Это просто неслыханно, невозможно! Каким бы чудаком ни оказался барон фон Верденфельс, он не мог быть виновен в таком презрении к установившимся обычаям.

Опустив стекло и выглянув из кареты, Пауль увидел все то же, что мог наблюдать в последние два часа: скалы, темные ели и волны тумана, из которого вдруг неожиданно выглянули очертания замка и снова скрылись за поворотом дороги.

— Вот это старое совиное гнездо! — сказал молодой человек. — А я уж было думал, что мы никогда не доберемся до него. Хоть бы в нем оказалось возможно жить! Не особенно приятна перспектива поселиться в сырых стенах, поросших мхом и травой, и принимать дружеские визиты жаб и ящериц!

— Господи, неужели вы считаете это возможным? — испуганно воскликнул Арнольд. — Это было бы ужасно!

— Но зато оригинально! — хладнокровно заметил Пауль. — Дядя ведь больше всего любит оригинальность. Сам он живет как отшельник, поэтому и его почтенные гости, вероятно, осуждены вести такой же образ жизни. Я, по крайней мере, готов ко всему. Если нам придется спать на ложе из еловых шишек, а на обед довольствоваться черникой и водой из глетчера, то... Ах, так вот каков Фельзенек!