Прохожий

Ветряная мельница на новом месте отказалась не только молоть, а даже кряхтеть и крутиться. Лишилась начисто языка и речи. Застыли, прикипели к небу ее обновленные молодые крылья. Только гнулись поперек и вздрагивали под напором ветров, но не трогались, не вступали в былой хороводный круг. По неизбытой, наверное, старой своей памяти со всего света набежали сюда только мыши. Может, и с Полесья пришли, оттуда, где некогда мельница начинала свою жизнь. Это же ведь у нас обычай такой: где мельница, там и мыши, а еще голуби. И рыжий кот облюбовал тут себе место для охоты, объявил примельничную территорию своим заказником. Видимо, и жил там, пока мороз и зима не накладывали запрета на охоту. И никто бы сейчас не признал в нем того неуклюжего - один только огромный лоб да глаза навыкат лупастые - того котенка, которого некогда хотели утопить и были уверены, что утопили.

Это был дикий и гордый охотничий кот-красавец. Ни одна изба, ни одна хозяйка не приняли его после того, как он спасся из воды. Оно и понятно, зачем деревенской избе какой-то мокрый приблудный котенок, своих некуда девать, плачет по ним река. В отличие от человека кошки плодятся исправно, и вырождение им пока не грозит. А по сегодняшнему дню и лишнего кота не очень прокормишь. Напрасно почти неделю шнуровал он от избы к избе. Скребся в двери, пытался заглянуть людям в глаза, приласкивался к домашним кошкам, утверждая, что он их сын. Всюду его только пинали. Даже родная мать отказалась. Речная вода смыла с него знакомые ей запахи. И он подался прочь от родных изб.

Земля, лес, прибрежные заросли лозы и черемухи, что не успела еще отцвести, калина и бузина в цвету приняли и укрыли, спрятали котенка. Себе под дом он приспособил старую барсуковую нору. Барсуки из той норы, как и вообще из этого края, исчезли еще позапамятью людской. Исчезли, как в свое время мамонты.

Предостережение, как я думаю, всему живому, кто появится после нас. Голыми, как камень, являйтесь, чтобы ничего от вас нельзя было поиметь, даже шерсти клок. Иной раз, глядя на нашу землю, невольно думаешь: камни на наших полях - это былые, некогда живые люди, только умнее нас, с них ни сала, ни мяса. И они еще возродятся, станут людьми, когда мы с вами поумнеем.

А тихих барсуков в нашем леске перетопили на сало. Одно на помин души осталось - их хаты. Барсуки ладили их на долгую, потаенную жизнь, в несколько этажей, на случай неожиданного наводнения и множество дверей на непредвиденный и быстрый исход. Так они отполировали полы-норы в тех хатах, будто зацементировали, столько пролили пота, слез, а может, и крови, пока возвели свои земляные хоромы, что время не порушило их. И вот сейчас одна из этих хат перешла в наследство котенку. Было ему там хорошо. Изба, проветренная, домостроенная, будто ждала хозяина. Он мог идти направо и песню петь, налево - сказку говорить. Ночью, высунув из норы мордашку, следить за звездами, днем - греться на солнце. Чем он исправно и занимался, потому что, несмотря ни на что, рос романтиком, этому в его жизни способствовал и аромат цветущей черемухи, а чуть позднее белое свечение ландыша-невелички. Ландыша, что посадили в свое время, видимо, еще барсуки. Как свечечку себе и ему поставили.

Ландыш будил его, служил и маячком и будильником. Будильником у него был и черный дятел-желна, облюбовавший ель, росшую неподалеку от теперь уже его хаты.

Второй свой будильник - желну - котенок не очень привечал. Великоват для маленького котенка этот будильник и очень уж надоедлив, хоть из хаты сбегай.

Несмотря на свои молодые годы, котенок был уже умелым и смелым охотником. Жизнь заставила, а голова у него варила. Начинал с малого, о чем стыдно сегодня и вспоминать. С того, что водилось у него в избе. Она хотя и сухая, и хорошо проветренная, и от хороших хозяев ему досталась, но не без злыдней. Какая же это изба может устоять без злыдней, паучков там разных, жучков и червячков?

Было свое лихо и у барсуков. И котенку довелось прилично потрудиться, чтобы навести порядок в жилище, когда он немного пришел в себя. Первой добычей и жертвой пал червяк-выползок, который свалился с потолка прямо на лоб ему.

"Без стука не входить", - промяучил котенок с перепугу. И с того же перепугу накрыл выползка на земле лапкой. Выползок ловко окрутился вокруг его лапки. Котенок же, молодой и брезгливый, стряхнул его. Червяк отполз куда-то в темень и затаился, думал, наверно, что его не видят. Но не на того напал. В каждый котиный глаз, каким бы маленьким котенок ни был, при рождении вставляется по фонарику. Это червяк не видал котенка, слепой ведь от рождения, а котенок видел его как на ладони. Но, как говорится, голод и котятам не тетка. И будь ты трижды романтиком, если у тебя в животе кишки играют марш, все другие музы должны ему подчиниться. Котенок слопал червяка, только облизнулся, познав еще одну великую истину: цветы цветут и черемуха пахнет только сытому. И таких великих открытий впереди у него было множество.