Прохор и отражённый мир

Разведя огонь, насыпав крупы, соли да ароматных трав, залив это всё водой, Маринка с Прохором поставили горшок в начищенную почти до белизны печь, закрыли заслонкой, и печка довольно заурчала. Поленья уютно потрескивали, а домовой с девочкой избавляли горницу от пыли и паутины в углах. На стол легла белая скатёрка и встала корзинка с хлебом, не пышным, конечно, но какой уж был. Запах каши защекотал в носу и заставил животы замурлыкать вместе с обалдевшей от дива дивного Котофеевной.

– Поберегись, как Стёпка-то явится, – проворчала та.

– Угу, – кивнул Прохор, – чуть-чуть ещё.

– Вынимаем? – смотря голодными глазами, спросила Маринка.

– Давай, – с задором махнул рукой Прохор.

Девчонка отодвинула заслонку, надела рукавицы и полезла в печь.

– Ай! Ты что делаешь? – вскрикнула она, шарахаясь прочь.

Прохор глаза на неё вылупил.

– Горшок, – объяснила та, – убегает!

– А я что говорил? Обижен он на вас. Поди теперь уговори, – покачал головой Прохор и полез в печь сам.

Печка с радостью его приняла в свои объятия, даже жарить перестала.

– Спасибо, печечка, какая каша у нас поспела! – проворковал Прохор, потянувшись за горшком, а тот раз! И вглубь скользнул.

– Что же ты, кормилец, делаешь? Не я ли тебя начистил до блеска, не я ли бока твои маслицем смазал?

– Пошёл вон! – фыркнул горшок, выпустив облако пара.

Прохор вылез наружу, вытер лоб и видит в окно, Степан с Варварой идут.

– Тащи ухват, Маринка, – приказал домовой.

– Увидят тебя, дурень, – мотая хвостом туда-сюда, ходила Котофеевна.

– Ничего, я быстро, я его сейчас ухватом.

Орудие для борьбы с горшком, точно меч на закатном солнце, сверкнуло в руках Прохора.

– А ну, иди сюда, утварь ты неблагодарная, – зарычал домовой, ныряя в печь следом за ухватом, и подцепил горшок. Тот дёргался, плевался кашей, да не смог с домовым совладать. Прохор его и вытащил!

Маринка в ладоши захлопала. Глаза её карие заблестели.

Скрипнула дверь.