Сомиков даже обрадовался: он будет идти, костюмный, галстучный, обобщая ладонями, втолковывать что-то деловое, и даже не подымет глаз на нее… Правда, говорить о работе было как-то некстати в лесу.
– Кстати, – сказал Сомиков, – а как поживает…
Он имел в виду своего одноклассника, художника, который был родственником рабочего и сделал для Сомикова первые чертежи. Сомиков избегал с ним встреч, именно потому, что все чертежи и идеи были предложены им. В сущности, его дело и вышло из их пьяных разговоров, когда Сомиков, покупая водку, ясно сознавал, что и эти деньги вкладывает в свое будущее производство.
– А никак не поживает, – беспечно махнул рукой рабочий. – Умер. Сгорел по пьяни в бытовке, царствие ему небесное.
Сомиков вздохнул, подумав, насколько же он оторвался от реальности с этой своей работой, и столь запоздало, случайно узнает даже о таком событии, как смерть одноклассника… Не было у Сомикова друзей, ни с кем он не общался, некому было сообщать ему новости.
– Людка! Ты что ли?
– Лешка! А я смотрю… Какие люди и без охраны!
– Как же без? А это кто? Как сама? Порядок? Я позвоню. Кроме шуток. Ты не очень-то одна по лесу. Вот я тебе еще позвоню сегодня, научу уму-разуму. Давай-давай, двигай попой, на работу опоздаешь. Во бляха: это ж Людка! Я ее Люлькой звал, – после всего, когда уже разошлись, глупым лицом кивнул рабочий Сомикову.
– Да? – сказал Сомиков.
– Соседка по старой квартире. Я ее дрючил в девятом классе, по пьяни. Ничего она не умеет, но красивая, стерва…
Сомиков почувствовал, каким кислым стало его собственное лицо: кожа сморщенная, рот кривой…
– Ну, может, сейчас уже научилась, – сказал он.
– Да хрен ее знает.
Сомиков машинально пощупал свою щеку. Все как бы повалилось, посыпалось: с деревьев посыпались листья, повалились деревья…
– Вот она ходит одной и той же дорогой, в одно и то же время, правильно? Вычислят, подстерегут, изнасилуют нах, правильно я говорю? Даже я – с работы там, на работу – и то разными путями хожу. Иногда крюк делаю, как сегодня. Мало ли у какого придурка план в чайнике зреет… Жить – это уметь надо.
Той ночью, засыпая, шаря руками, он всё думал, представлял ее с ним – в девятом классе, где-нибудь в беседке детского садика, чуть приспустив и задрав, или в том же лесу, стоя…
Сомиков не перестал ходить. Хотел перестать, но не выдержал. Спустя неделю он вновь вернулся на тропу, правда, ходил уже не каждый день, а, скажем, через два на третий.
Только теперь он окончательно убедился, разглядев ее близко и стационарно, что она была чуть ли не точная копия его жены. Это вовсе не значило, повторяем, что Сомиков все еще любил свою бывшую жену (хотелось так думать) скорее, иллюстрировало тезис о незыблемости сомиковского вкуса.
Теперь он здоровался. Он всегда мог остановиться и заговорить. Теперь он знал точно, что именно ему от нее надо.
Разумеется, она любила кататься и принимать подарки. Она любила ликеры и шоколад. Ночные клубы. Крутняк. Она давно и хорошо знала,
Его жену называли так с детства, хотя имя ей было Ольга. Их имена, в своем полном выражении не созвучные, почти сливались в одно.
Теперь его ночи были полны образом рабочего: он любил Люльку не самим собой, а своим рабочим, влезая в его сильное тело, в скользкой обстановке ночных садов, подвалов, подъездов…
Внезапно и легко всё получилось с квартирой, подозрительно легко, будто во сне, что лишний раз доказывает бесспорное могущество как денег, так и людей, которые их имеют.
Сомиков позвонил по своему бывшему телефону, представился, предложил. Голос обещал подумать, через день был готов ответ: они согласны, если Сомиков возьмет на себя хлопоты. Условие было следующим: Сомиков покупает равноценную в указанном ему районе, плюс отдает свою теперешнюю. Круто завернули новые жильцы, хорошую заключили сделку.
Сомиков выбрал фирму, связался. Не прошло и недели, как все было сделано. Машина? Вот тебе машина. Люди мебель носить? Пожалуйста. Соседские старухи, некогда молодые женщины, помнящие Сомикова еще мальчиком, посматривали умиротворенно:
Всё здесь стало другим, Сомиков. Какие-то обои на стенах – ну, он закроет их деревом. Потолок попятнел: сверху текло. Ну, побелим. И вдруг – ванна…