Произрастание (сборник)

Подумав так, Магда не на шутку разволновалась. По мере того, как двигалась неделя, волнение все возрастало. Мужчины часто обманывали ее в жизни, часто бросали в самый последний момент… И она никогда не могла даже и пикнуть, потому что всегда была замужем, и всегда были эти маленькие вонючие городки, лесные городки, потому что муж был военным, и вокруг тесно жили соседи.

В среду ночью Лев вдруг проснулся и, определив, что она не спит, стал говорить.

– Сон мне дурной приснился, страшный… Я часто ревновал тебя, глупо, бездарно… Ты уже и не обращаешь внимания, так это завязло в зубах. Это я все в шутку, любя. Это все была длинная, многолетняя, затянувшаяся шутка… Так вот подло устроен человеческий мозг: он генерирует чудовищные, отвратительные мысли, он проецирует невообразимые сны, и в этом грозовом свете сразу блекнет и теория Дарвина, и все мировые религии…

Магда не слушала дальше, ей уже самой снился сон. Она видела ту же поляну с вывороченной елью, где встретила Виктора. Она шла, что-то держа в руках, посмотрела, увидела: книжка…

Библия?

Что-то шуршало под ногами, сухое, как оторванные крылья насекомых. Она посмотрела: чавки. Всюду, куда ни глянь, валялись уже начинавшие подсыхать чавки ривля. Весь, до последнего ростка ривль был собран! Кто же это собрал здесь ривль? Ах, Виктор!

Вдруг она увидела его вдали, дернулась к нему, но, оказывается, прямо под ногами, между ей и Виктором была трясогузка.

Магда знала, что это была серая трясогузка, самка, но выглядела она как лестница, и Магда остановилась на краю лестницы, на краю трясогузки… И что-то еще ей снилось в ту ночь, когда где-то близко над лесом полыхали первые весенние молнии, – какое-то новое чувство, важное открытие, но не она могла вспомнить, как ни напрягалась, не могла…

В пятницу Лев взял бутылку водки, напился, ударил Магду по шее, едва она опрометчиво приблизилась на расстояние вытянутой руки.

В субботу, когда Магда уже выходила, Лев окликнул ее:

– Постой. Я, пожалуй, и вправду, с тобой схожу, хотя бы раз.

Сердце екнуло, закатилось… Да что б ты сдох, сдох, прямо сейчас, сию минуту, никаких три-четыре месяца – сейчас, сейчас!

– Разумеется, милый. Одевайся и пошли.

Лев пристально посмотрел на нее.

– Я пошутил. Делать мне нечего, по лесу шляться… К тому же, у меня что-то печенка побаливает.

– Что? Печенка…

Сердце Магды снова забилось, но уже по другой причине. Так, верно, любящий муж принимает сообщение молодой жены о первой тошноте…

Подействовало!

Результаты сказываются почти сразу, но облегчение наступит спустя три-четыре месяца.

Облегчение… Он принял всего семь порций ривля, а процесс уже начался.

– Съешь ношпу, милый, поможет.

– Правда? – он смотрел на нее с полуоткрытым ртом, у него были круглые, оттопыренные ушки, и весь он походил на ребенка, того самого, каким Магда впервые увидела его, в Николаевске-на-Амуре, более сорока лет назад.

– Знаешь, Магда, – проговорил Лев, – я последнее время часто думаю, рассуждаю, и мне кажется, что при социализме люди жили гораздо спокойнее. Как ни парадоксально, но социализм более органичен человеческой природе, нежели капитализм. Человек лжив, лицемерен, двойствен, так же, как и социализм. Это была чрезвычайно удобная, комфортная среда обитания…

– Поговорим об этом после, – холодно сказала Магда, полагая, что это после когда-нибудь наступит.

Она вышла, оставив мужа стоящим в дверном проеме, с его детским, философским лицом, и таким – бледным, пижамным, жалким – запомнился он ей на всю оставшуюся жизнь.

Лес…

Все изменилось в лесу, остроконечный ривль вырос, березы зазеленели бурно, светло, отовсюду перло, пробивалось, рвалось…

Всё было живое, всё яростно хотело жить.

И Магда вдохнула полной грудью, вдохнула глубоко и, вступив на знакомую поляну, вдруг вспомнила, чем закончился ее недавний сон…

Тропинка, по которой приближался к ней ее мужчина, круто заворачивала вправо и исчезала в овраге, поваленная бурей ель огромным веером распластала свои корни, и было что-то запретное, стыдное в этом обнажении, и Магда вдруг ощутила всем телом радость, возбуждение, и всем телом крупно задрожала – от возбуждения, радости – стоя на краю лестницы, на краю ямы, на краю трясогузки с раскрытой книгой в руке, потому что Магда впервые на самом деле почувствовала дух дерева, и почувствовала, как духу дерева стыдно, что после смерти другие деревья видят его обнаженные корни.

Белая

1

Ранним утром, ранней весной, как-то раз – ра-ра-ра – Сомиков проснулся внезапно и осознал: сегодня произойдет что-то… Утро было напоено росой, солнцем, исполнено дивных туманных лучей, сквозивших через молодую листву… Ну, разве можно так хорошо, так изысканно возделывать прозу?

Сомиков…