Из-за моря один за одним стали прибывать корабли с подмогой: для британских солдат война с полуголыми, плохо вооружёнными повстанцами была всего лишь кровавой потехой. Восстание утонуло в крови: принц Раджмаратх с горсткой оставшихся в живых ушёл в горы. Солдаты рыскали по горам, как волки, но отряд повстанцев как в воду канул. В горных селениях и близлежащих городах многие были убиты, многие брошены в темницы, где подвергались чудовищным пыткам. Людей пытали огнём и железом, ломали кости, сдирали кожу, выпытывая место убежища Раджмаратха. Люди умирали: одни– не проронив ни слова, другие – со страшными воплями и проклятиями, – но никто не выдал принца. Однажды утром солдаты в бриджах и высоких шлемах ворвались в мастерскую Махарики: его схватили и потащили к бывшему дворцу раджей, в котором теперь помещался штаб завоевателей.
Каменный двор дворца лежал в запустении и был занесён слоем песка; зловещие кровавые пятна на песке делали его похожим на шкуру гепарда. Во дворе было полно англичан. В глубине, под широкой парадной лестницей, в тени баньяна, сидели на стульях капитан Симонс и лейтенант Барли. Офицеры время от времени наливали себе из пузатой бутылки, стоявшей перед ними на походном столике. Махарику швырнули наземь: поверженный Будда у разрушенного фонтана напомнил ему мёртвого учителя.
Лейтенант Барли встал, подошёл к нему, остановился напротив и, упершись стеком в подбородок Махарики, приподнял ему лицо.
– Э, да это молчаливый башмачник! – воскликнул он насмешливо. – А что, молчун, правду ли говорят, что ты спустился с гор? Если это так, то тебе наверняка известно, в какую дыру забилась крыса по прозвищу Раджмаратх?
Свистнула и, разрывая ткань и кожу, впилась в тело пленника плеть, затем снова взвилась и снова вонзилась: Махарика сидел не шелохнувшись, ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Зря стараетесь, лейтенант, – зевнул капитан Симонс. – Этим их не проймёшь.
– Как знать, – Барли хлестал и хлестал, одежда пленника превратилась в лохмотья, кожа покрылась кровавыми полосами, но избиваемый так и не вздрогнул. Наконец лейтенант выбился из сил. Он вытер пот со лба тыльной стороной ладони и приказал:
– Продолжайте, Тейлор.
Подбежали трое солдат. Сержант Тейлор – детина с низким лбом, из-под которого хмуро смотрели глаза палача, – выделялся среди них своей дремучестью и зверской силой. На голову и плечи Махарики посыпались сокрушительные удары палок. Лицо его превратилось в кровавое месиво, из горла хлынула кровь – но он не издал ни звука, и только тело его вздрагивало под ударами. Махарику повалили и продолжали избивать ногами в тяжёлых ботинках. Затрещали кости.
– Отставить, Тейлор, – приказал капитан. – Убивать вы умеете, в этом меня не надо убеждать. Но так вы ничего не добьётесь. Впрочем, я знаю, как развязать ему язык. Килбурн, идите сюда.
Капрал Килбурн подошёл к капитану: тот ему что-то приказал.
Капрал, окликнув двух солдат, ушёл со двора. Вскоре они вернулись – солдаты тащили Маданасену. Махарика попытался отвернуться – но Тейлор, наступив ему на голову, не позволил это сделать.
– Смотри, башмачник, узнаёшь? Вижу, что узнал, – самодовольно ухмыльнулся капитан Симонс. – Быть может, теперь ты вспомнишь, где прячется Раджмаратх? А не то твоей возлюбленной будет очень плохо. Похуже, чем тебе.
Махарика молчал. С Маданасены сорвали сари. Она попыталась прикрыться – но, двое солдат повалили её на спину, силой развели руки и ноги и так прижали к земле, что она не могла шелохнуться. Её огромный живот чуть вздрагивал – до рождения ребенка оставались считанные недели.
Капрал Килбурн построил солдат и сам подошёл к Маданасене первым.
Она закричала – пронзительно, хрипло, отчаянно. После третьего женщина уже не кричала – только громкие протяжные стоны вырывались из её горла. Солдаты всё подходили и подходили – их было не меньше двадцати.
Махарика видел и слышал всё, но ни слово, ни даже вздох не сорвались с его разбитых губ. Когда отошёл последний солдат, Маданасена была ещё жива и даже пыталась подняться – но уже не могла.
Лейтенант Барли наклонился над Махарикой и заглянул ему в лицо.
– Бесполезно, сэр. Это совершенно дикая, бесчувственная тварь. С тем же успехом мы могли устроить на его глазах изнасилование свиньи.
– Бесполезно?! – капитана задело: он встал и подошёл к Маданасене. – Смотри, башмачник! – он выхватил саблю: клинок блеснул в воздухе и глубоко вошёл в огромный и уже неподвижный живот несчастной. Хлынула кровь. Симонс подошёл к пленнику и присел над ним.
– В своём ли ты уме, Махарика?! Ведь это – Маданасена, твоя жена! Как ты можешь притворяться спокойным?!
Махарика выплюнул кровь и заговорил:
– У меня нет и никогда не было жены.
– Не было?! – со злой насмешкой проговорил Симонс. – Чья тогда кровь на моём клинке? Что это за женщина лежит вот там, с разрубленным животом?
– Это – твоя жена, капитан Симонс.
– Моя? – капитан захохотал, однако крики удивления и ужаса заставили его оборвать смех и обернуться.