Пройти по краю

Остается еще один вопрос из главных: кто п р о в о ц и р у е т чудачество? Ведь вряд ли это спонтанное явление социальной жизни. И опять обращаемся к Г. И. Успенскому и понимаем В. М. Шукшина. Конечно же мымрецовы! Они живучи! Изменяются формы, масштабность, значимость этого квазифеномена городских будней, суть остается. У Глеба Ивановича «будка» как символ страшной сюрреальности закона и порядка. У Василия Макаровича – «вахта» (в больнице). Мымрецовы страшны своей безликостью и беспощадностью и абсолютной глухотой к любому человеческому чувству. О, это похуже самой смерти («Не знаю, что такое там со мной случилось, – пишет Шукшин в «Кляузе», – но я вдруг почувствовал, что все, конец. Какой «конец», чему «конец» – не пойму, не знаю и теперь, но предчувствие какого-то очень простого, тупого конца было отчетливое». ) Во времена Успенского мымрецовы собирали пятаки (и это символично мелкое вымогательство). С Шукшина требовался полтинник. «Мы не допущаем дебошу…», «Марш на место!», «Пропуск здесь – я!». Что можно противопоставить этому? «Странную» выходку: в морозец, в тапочках и одном больничном халате, без шапки в ночь, тяжело больным, уйти из больницы, «с необъяснимым упорством и злым удовлетворением думать: «И пусть».

Б. Дыханова пишет: «Будучи человеком редкой совестливости, Успенский считает, что „душа“ – это синоним нравственности и человечности». А Шукшин? Выступая в 1973 году в городском кинотеатре Белозерска на премьере фильма «Печки-лавочки», он говорит: «Нам бы про душу не забыть». И еще – «не забыть, что мы люди, что мы должны быть…»

«Итак», «таким образом», «подведем итоги» и т. п. концовки раздражали Шукшина. Тем более нельзя «подводить итоги», говоря о нем и пытаясь вступить с ним в доверительный контакт. Мы ничего «не заключаем» этим вступлением и «не подчеркиваем». Только в с п о м и н а е м. Вот, например, признание Василия Макаровича: «Все время я хоронил в себе от посторонних глаз неизвестного человека, какого-то тайного бойца, нерасшифрованного». Или: «Надо, чтоб в рассказе было все понятно и даже больше».

Последняя мысль побуждает сказать об авторе этой книги. Он имеет дерзость считать себя п р о ф е с с и о н а л ь н ы м философом и врачом. Во всех трудных случаях он полагается не на свой жизненный опыт и знания, а на 20-летний опыт врача-лечебника. Эта книга – самый трудный «случай» в его практике. Без помощников он, скорее всего, закончился бы «летальным исходом». Слишком большой бы список получился, если бы автор вздумал перечислить всех, кому глубоко признателен и благодарен за оказанную помощь, моральную и фактическую поддержку, понимание и благожелательное отношение. Но нельзя не назвать человека, без кого эта книга никогда не появилась бы на свет. Это землячка В. М. Шукшина Лидия Альбертовна Андрияхова.

И еще. Эта книга вряд ли была бы написана без постоянной моральной поддержки моих близких друзей Людмилы Степановны Черносвитовой и Владимира Николаевича Прокудина. Их любовь к Василию Макаровичу Шукшину и его героям столь же горяча и сильна, как и автора.

Только это не будет экономическая статья…

Создав свое первое основополагающее сочинение, сколь ошибочно и несовершенно оно ни было бы, человек в сущности сразу написал все свои более поздние, сколь совершенны они бы ни были, сочинения… Счастлив тот, кому дано самому развить выводы из своих принципов. Но это не необходимо. Нет!

Л. Фейербах Вопрос о бессмертии с точки зрения антропологии

Рассказчик всю жизнь пишет один большой роман. И оценивают его потом, когда роман дописан и автор умер.

В. М. Шукшин. Из рабочих записей