У Оскара Пыдруса была привычка на собраниях записывать мысли, которые казались ему существенными. Так делал он и на этот раз. Обычно под наиболее интересными высказываниями он проводил жирную черту, а рядом с явными глупостями ставил толстые вопросительные знаки. Если совещание проходило вяло, малоинтересно, он набрасывал на страницах блокнота запутанные многоугольники и различные орнаменты, карикатуры и головы диких зверей. Но сегодня некогда было рисовать: его привлекла мысль, которая показалась ему существеннее других. И одно слово повторялось им в различных вариантах: кадры директоров. Проверить социальный состав. Или: политическая сознательность учителей. В скобках: честность, притворство, пережитки…
Из-за этих записей у него душа не болела. Угнетало другое. Почему с ним так поступили? Что он сделал, что к нему относятся, как… Он не отважился рассуждать дальше.
Объявили перерыв.
Оскар Пыдрус пошел в вестибюль, который во время конференций и совещаний использовался как комната для курения. Достал из кармана пачку сигарет, закурил.
Люди сновали взад-вперед, с ним здоровались, и он здоровался. Подумал, что все так же, как обычно.
По лестнице спускался Андрес Лапетеус. Пыдрус сразу же заметил его. Широкие, угловатые плечи Лапетеуса было трудно не узнать. Лапетеус явно кого-то разыскивал, он оглядывался вокруг, заглянул в мужскую комнату. Выйдя оттуда, поговорил с редактором газеты.
Подошел к Пыдрусу, спросил:
— Моего хозяина не видал?
— Нет. Да я его толком и не знаю.
— Требовал данные для своего выступления а те перь куда-то исчез. ’
— Посмотри в комнате президиума.
— Как я раньше не догадался! Спасибо. Который час?
— Половина девятого.
— Половина девятого, — повторил Андрес Лапетеус и поспешил вверх по лестнице.
Лапетеус оставил после себя какое-то неопределенное впечатление. Но Пыдрус не стал размышлять над поведением друга. По правде говоря, он сразу же забыл о нем, как только последний отошел от него. Снова остался один.
Он стоял и курил. Мимо проходили люди. Пыдрус замечал любопытствующие взгляды. Рядом с ним оживленно беседовала группа из четырех-пяти человек. То один, то другой украдкой посматривал на него.
Нет, все было не так, как обычно. Острее, чем в зале, он ощутил, что стал объектом внимания. Понял и то, что глядел на угловатые плечи Андреса Лапетеуса так, как, наверное, тонущий смотрел бы на соломинку. Подсознательно ожидал, что Лапетеус задержится с ним и скажет несколько дружеских слов. Но Лапетеус разыскивал своего хозяина.
И все же Оскар Пыдрус не остался в одиночестве до конца перерыва. Словно ничего не случилось, к нему подошла Хельви Каартна и попросила огня. Он тоже достал новую сигарету. Оттого, что Каартна пришла и закурила с ним, у Пыдруса немного отлегло на сердце.
Хельви, казалось, излучала нечто такое, что поддерживало его и успокаивало. В ее присутствии он всегда хорошо чувствовал себя. Сейчас он особенно ясно осознал это.
— Я ничего не понимаю, — сказала Хельви.
— И я тоже, — признался Пыдрус. — Нет, о многом я догадываюсь. Остроту классовой борьбы мы действительно недооцениваем. И что об этом говорят откровенно, с пблной прямотой, это хорошо. Но почему…
Пыдрус не нашел подходящих слов. Вернее, он не смог говорить о себе.
— Мне стыдно за то, что сделали с вами. Речь идет не о том, что в президиум потребовали именно вашу записную книжку. Если бы потребовали чью-нибудь другую, я все равно хотела бы от стыда провалиться сквозь землю. Мы не смеем так относиться друг к другу. Ведь мы члены одной партии, товарищи, делаем общую работу. Мы должны друг друга поддерживать, а не бить по лицу.
Хельви Каартна была взволнована и, говоря, разволновалась еще сильнее.
— Сила партии не в том, что все друг друга только похваливают да поглаживают, — тихонько сказал Пыдрус.
Хельви посмотрела ему прямо в глаза.
— Я ничего не понимаю. И вас тоже. Как будто вдруг все сошли с ума. Только и слышишь — распни его, распни его! Как вы можете так говорить! С вами обращаются как… с врагом, а вы одобряете.
При слове «враг» выражение лица Пыдруса изменилось. Хельви заметила это, и ее голос потеплел.
— Простите. Я не хотела… Никто так не думает о вас.
Пыдрус попытался улыбнуться.
— Вещи нужно называть их правильными именами.
Пыдрус не сказал, что полчаса назад он чувствовал то же самое. Только не посмел додумать до конца.
Звонок известил о конце перерыва.
Они вместе вошли в зал и прошли каждый на свое место.
Председательствовал опять Мадис Юрвен. Он оперся обеими руками о стол и подождал, пока в зале утихнет.
— Прежде чем продолжить выступления, президиум предлагает решить вопрос о пребывании здесь Оскара Пыдруса. Во время перерыва многие товарищи высказывали мнение, что Пыдрусу не место на нашем активе. Президиум разделяет эту точку зрения.
Кто-то начал аплодировать.
Юрвен поднял свою большую руку, прося тишины, и продолжал: