Происшествие с Андресом Лапетеусом

Роогасу не хотелось думать об этом. Он сказал себе, что задача его — старшего государственного инспектора — заниматься не взаимоотношениями пострадавших, а фактическим материалом дорожной аварии.

Роогас почувствовал жалость к Лапетеусу. Ему довелось расследовать десятки дорожных катастроф и видеть гнетущие картины вдребезги разбитых машин. Он представил себе «Волгу» со спрессованным в гармошку передком, с мотором, сбитым на сиденье водителя. Там с вдавленной грудной клеткой лежит человек, накануне радушно угощавший его. Человек, вместе с которым в один день, почти в один час он был ранен под Великими Луками.

О Викторе Хаавике майор Роогас как-то позабыл. Или не хотел о нем думать. Хотя он и знал Хаавика точно столько же лет, сколько и Лапетеуса.

В городской инспекции Роогас почти ничего нового не услышал. По показаниям водителя грузовика, «Волга» шла со скоростью восемьдесят — девяносто километров в час. Шла с дальним светом и мигала левым подфарником. А грузовик якобы не мог дать ответного сигнала, потому что навстречу шел «Москвич», скорость которого была не более шестидесяти километров. «Москвич» своевременно переключил дальний свет на ближний. Все это, как и данные тщательного осмотра на месте аварии, подтверждали одно и то же: пьяный Андрес Лапетеус, обгоняя идущую впереди машину, со всего хода врезался в шедший навстречу «Москвич». Хотя водитель «Москвича» пытался в последний момент свернуть вправо, он все же не смог избежать несчастья. «Волга» на полной скорости ударила «Москвича» со стороны левой фары.

— От него несло, как из пивной бочки, — повторил дежурный лейтенант Филиппов. — Я прибыл на место одновременно со «Скорой помощью».

Из больницы на телефонный звонок ответили, что Лапетеус в сознание еще не пришел.

Ночное происшествие не давало покоя Роогасу. Чем бы он ни занимался, мысли его все время возвращались к Лапетеусу,

Дня три-четыре тому назад тот позвонил ему.

— Прошу майора Роогаса.

— Я слушаю.

— Говорит Лапетеус. Должны бы знать, если не забыли. Привет!

— Привет! Я помню вас очень хорошо. Мы уже много лет не встречались.

— У всех много работы, хлопот. Вот у меня и возникло желание повидать старых боевых друзей, поболтать с ними. Не навестите ли вы меня в воскресенье вечером? Придут Пыдрус, Каартна, Хаавик и Паювийдик.

— Большое спасибо за приглашение.

— Я буду очень рад, если вы не откажетесь. Я живу в Нымме[1] на Моховой улице, номер семнадцать. Вам, как специалисту по транспорту, наверно, не нужно точнее объяснять, где это?

— Приду обязательно.

— Чудесно. Мы отдалились друг от друга, это нехорошо. Итак, жду вас в шесть часов или в восемнадцать ноль-ноль, как мы говорили, поднимаясь в атаку. Моховая, семнадцать, не забудьте. До свидания в воскресенье вечером.

Приглашение Лапетеуса было неожиданным. Роогас попытался вспомнить, когда они последний раз виделись. Лет семь-восемь тому назад, быть может, и больше. Конечно, больше. Тогда Лапетеус еще работал в Министерстве лесной промышленности. Теперь он директор комбината.

Познакомился Лаури Роогас с Андресом Лапетеусом в конце декабря 1942 года в бою за небольшой каменный дом. Вернее, за развалины этого дома. Потому что огонь артиллерии снес его крышу и наполовину разрушил стены.

2

Тогда пятая рота прямой атакой прорвалась в развалины. Первый взвод получил приказ закрепиться здесь. Остальные взводы роты вместе с другими подразделениями батальона продолжали наступление на правом фланге. Немцы неожиданно бросились в контратаку и оттеснили батальон на исходные позиции. Первый взвод оказался отрезанным.

Люди заметили, что их взвод окружен, только тогда, когда в наполовину засыпанном битым кирпичом дверном проеме, в который они пролезали час тому назад, появилась фигура немца. Дверь была на западной стороне дома, и там полагалось быть своим. Первый взвод все время стрелял в восточном направлении, откуда приближались немцы. А теперь вдруг сзади сгорбилась фигура в синевато-зеленой шинели. Паювийдик дал короткую очередь из автомата, и фриц, захрипев, упал на кирпичи. Там он лежал какое-то время, потом тот же Паювийдик столкнул коченеющее тело за кучу битого камня. Кровь на кирпичах еще дымилась. Роогас видел это с какой-то особой ясностью. И то, что кирпичи словно ожили. Они зашевелились, и в воздух взметнулись осколки камня и льда.

Пули рикошетом врезались в перегородку, выбивая в ней новые щербинки.