Происшествие

Гюллю тоже проснулась от этого крика, прислушалась: да, это братец, и опять пьяный. Привяжется по какому-нибудь пустяку, поднимет скандал. Будь проклята такая жизнь! Как сладко она заснула, и вот — на тебе… «Работай, работай, работай. Собаки и те отдыхают, а ты не смей. Только заснешь, как…»

Пьяные голоса приближались. Она снова прислушалась: «Идут. Да их, кажется, несколько человек. Должно быть, опять ведет с собой пьяных дружков. А горланят-то как!»

Гюллю толкнула спавшую рядом мать. Голос брата слышался совсем близко. Мать не просыпалась. Гюллю приподнялась и потрясла ее:

— Мама, мама… Мамочка!

Тяжело вздохнув, женщина открыла глаза, отбросила одеяло и спросонья растерянно посмотрела на дочь.

— Вон, идет твой, — сказала Гюллю. — Я ложусь, просто умираю, так спать хочется. Спросят обо мне, скажи — спит, не буди!

Она упала на подушку и натянула одеяло на голову.

Крик Хамзы под самыми окнами вывел женщину из оцепенения, она соскочила с кровати и, схватив ночник, бросилась к дверям. Мужчины уже колотили в дверь ногами.

— Иду, Хамза, иду!

Она открыла дверь. Слабый свет ночника выхватил из темноты пьяные лица пятерых мужчин.

— Почему так долго не открывала?

Женщина пыталась сказать что-то в оправдание, но Хамза повернулся к ней спиной.

— Заходите, — пригласил Хамза. — Прошу, Рамазан-эфенди!

— Мы всех побеспокоили… — смешался Залоглу, увидев разобранные постели.

— Что значит побеспокоили? Ты, оказывается, церемонии разводить мастер. Что это за слово «побеспокоили»? Кого побеспокоили, эту бабью команду? Будь как дома, не стесняйся, ради аллаха!

Мужчины в грязной обуви ввалились в комнату и сразу же наполнили ее горячим дыханием и запахом водочного перегара. Хамза, заметив спящую сестру, резко повернулся к матери. Мерием боялась сына, как самого аллаха. Она тотчас поняла, чем недоволен Хамза, подошла к постели дочери и стала трясти Гюллю и что-то шептать, так чтобы не слышали гости.

Гюллю была взбешена. Брат, отец… Они ведь не боги… Не от них она получает хлеб…

У Мерием голова шла кругом.

— Вставай, девочка, — умоляла она, — прошу тебя!

Нет, она не встанет, не встанет — и все тут, ни за что не встанет! — Ради аллаха, Гюллю! — не унималась мать, боязливо озираясь на сына. Вдруг Хамза шагнул к кровати Гюллю и одним рывком сдернул с нее одеяло. Вместе с одеялом взметнулся подол ночной рубашки и обнажил на миг ноги девушки.

Залоглу оторопело уставился на Гюллю и уже больше не сводил с нее глаз.

Гюллю соскочила с кровати и набросилась на брата:

— Отдай одеяло! Отдай, тебе говорят!

— Стыдно, — пьяно куражился Хамза, — разве можно при гостях спать. Ну, не стыдно тебе?

— Нет, не стыдно. Отдай одеяло!

— Веди себя как следует!

— Отдай одеяло!

— Ну погоди, я еще поговорю с тобой.

— Говори на здоровье. Он еще будет говорить… Отдай одеяло!

Между ними вырос Решид. Он отнял у Хамзы одеяло.

— Ну-ну, довольно. Ступай-ка, займись гостем!

— Благодари гостя, — прошипел Хамза, — а то я научил бы тебя, су…

Решид закрыл ему рукой рот, предупредив ругательство, уже сорвавшееся было с языка Хамзы. Потом он опустился на корточки возле кровати. Мерием присела рядом. Вдвоем они пытались успокоить девушку. Но Гюллю не унималась. Зачем он поднял ее? Они привели гостей, а ей-то какое дело? Ведь здесь не кабак.

Залоглу как завороженный смотрел на Гюллю. Гюллю укуталась в одеяло и сидела теперь на краю постели, насупившись, не обращая внимания ни на уговоры Решида, ни на мольбы матери.

Какая девушка! — мечтательно повторял Залоглу. — Женщина и должна быть смелой, когда нужно, должна уметь держать оружие, уметь постоять за себя. Эта была именно такой. Такая рука и пистолет удержит и кинжал. Она не покорится. Не станет унижаться. И никакой Хамза ей нипочем…

Все подняли стопки и ждали его. Он взял свою и, чокнувшись, осушил до дна.

Гюллю с нескрываемым отвращением рассматривала сидевших за столом мужчин. «Какой нелепый вид у этого типа!»

Залоглу тоже смотрел на нее. Она презрительно усмехнулась. «А усы-то, усы! Напялил сапоги, пояс, отпустил усы и небось считает себя человеком…»

Но Залоглу не замечал сдвинутых бровей Гюллю, он расцвел под взглядом девушки.

Налив себе стопку, он поднял ее и провозгласил тост за здоровье Гюллю. А когда поднес ко рту, хитро подмигнул ей.

«Чего это он? — подумала Гюллю. — Кому это он моргает? Уж не мне ли? Да кому ты нужен!.. И улыбается-то как противно. Ну и тип! Да ты и ноготка Кемаля не стоишь!» — Гюллю знала много бранных слов и не скупилась теперь наделить ими Залоглу в полную меру.

Залоглу налил себе еще. Он не сводил глаз с Гюллю, истолковав по-своему остановившийся на нем взгляд девушки.