Дарвин заболел. У него поднялась температура, начались сердцебиения, рвота.
– Что это с тобой, Чарлз? – встревожилась Эмма. – Может, виновата еда или сидячий образ жизни? Беспокойство за отца или сестер? Домашние заботы?
Подойдя к нему, она взяла его за руку:
– Что-нибудь не так во мне самой? (Она думала при этом о своем письме).
– Да. Я слишком тебя люблю. Эмма поцеловала его теплый лоб.
– Что ж, смиримся с твоим недугом и будем ждать, пока он не пройдет сам собой – так же таинственно, как пришел.
В конце концов Дарвин с женой решили воспользоваться советом, который в свое время дал Чарлзу доктор Кларк, " 26 апреля поехали в Мэр. Это время года в Стаффордшире одно из самых очаровательных – пора цветения розовой вишни и белого миндаля. На грядках пестрели бутоны тюльпанов всевозможных оттенков, вдоль дорог и в полях во всей красе стояли вязы. Зеленые холмы набегали один на другой, подобно океанским волнам.
Элизабет, которая оставалась одна, присматривая за хворавшими стариками, была в саду возле клумбы с крокусами. При их появлении она с трудом поднялась с колен.
– Я сажала цветы и вдруг подумала, что делаю это одна – и для себя одной. И тут на меня нашла такая грусть! Впрочем, садоводство, как и любое искусство, надо любить ради него самого… Я так рада вас видеть! Три недели с вами будут для меня самым большим счастьем. А в последнюю неделю я намерена поехать вместе с вами в Шрусбери. Вместо меня о маме позаботится одна из наших кузин.
Хотя его собственный том "Отчета о путешествиях кораблей его величества "Адвенчер" и "Бигль" официально должен был появиться лишь летом, Дарвин захватил с собой несколько недавно переплетенных экземпляров, чтобы раздать их родным в Мэре и Маунте. Занятый чтением, Джозайя Веджвуд целых три дня почти ни с кем не разговаривал.
– Вам, дядя Джоз, мой "Дневник" наверняка показался стоящим, – заметил Чарлз. – Ведь ради того, чтобы я мог совершить это путешествие, вы поставили на карту свою давнишнюю дружбу с отцом.
Джозайя с усилием приподнялся с обитого кожей стула и положил руку Чарлзу на плечо.
– Я знал, что на несколько лет лишаю Эмму возможности выйти замуж. Но я решил, что путешествие поможет тебе стать на правильный путь. Так оно и случилось. Что это, судьба? Господня воля?
Через две недели, в середине мая, они заехали в Шрусбери. Доктор Роберт Дарвин осмотрел сына, который по-прежнему плохо себя чувствовал, и пришел к такому весьма правдоподобно звучащему заключению:
– Я полагаю, ты перетрудился во время плавания, и последствия этого сказываются теперь. Твою нагрузку за минувшие пять лет можно было бы приравнять к двадцати годам жизни в Англии. Поэтому сейчас тебе не следует чересчур утруждать свой мозг.
Ночью, когда Эмма спала и слышно было ее тихое дыхание, он начал перебирать в уме возможные причины недомогания. За все пять лет путешествия он болел всего трижды или четырежды – наиболее серьезно в Вальпараисо, после того как выпил неразбавленное индейское виски. Принимая во внимание, сколько раз ему приходилось пить солоноватую воду, есть непривычную пищу туземцев, быть укушенным насекомыми, у него не было оснований жаловаться на свое здоровье. Откуда же, ни с того ни с сего, теперь эта болезнь? Ведь работа только прибавляет ему сил.
"Вряд ли отец прав, что это усталость повлияла на мои мозги, пробормотал он вслух. – На "Бигле" у меня было предостаточно дней для отдыха и расслабления, когда я загорал на палубе или валялся с книжкой на диване у Фицроя. После возвращения, в Кембридже, несколько месяцев подряд я чувствовал себя здоровым как никогда. Да и на Грейт Мальборо-стрит тоже… до первого приступа болезни в сентябре 1837 года. Чем я тогда был занят?"
Он осторожно поднялся, чтобы не потревожить Эмму, и, спустившись по лестнице в библиотеку, зажег в теплом, душном помещении лампу. При ее свете он попытался восстановить в памяти все события того времени: работа над "Дневником", два доклада, подготовленные им для Геологического общества, один о кораллах, другой об ископаемых млекопитающих, хлопоты в связи с правительственной дотацией на печатание книг по зоологии.