В глубине души она все еще надеялась, что Ретта просто играет в одну из своих странных игр или же у нее слишком дико разыгралось воображение. Ведь всего какое-то мгновение тому назад Ретта утверждала, что в каретном флигеле живет ведьма, — так что все возможно. Но нет. Слишком уж хорошо Альма знала Ретту. И эта Ретта не шутила. Эта Ретта была серьезной. Эта Ретта твердила о проблеме коротких рукавов и шалей на февральской свадьбе. Эта Ретта вполне серьезно переживала из-за ожерелья, которое мать хотела дать ей на время, — оно было довольно дорогое, но не совсем во вкусе Ретты:
Альма вдруг встала и подняла Ретту с пола. Она больше не могла это выносить. Не могла сидеть неподвижно и слушать; ни слова больше. Не имея никакого плана, она обняла Ретту. Обнимать девушку было гораздо проще, чем смотреть ей в лицо. Кроме того, это заставило ее замолчать. Альма так крепко сдавила Ретту в объятиях, что услышала, как та резко вдохнула, удивленно пискнув. И как только ей показалось, что Ретта сейчас заговорит, она сказала: «Тихо» — и еще крепче обняла подругу.
У Альмы были очень сильные руки (руки кузнеца, как у ее отца), а Ретта была такой крошечной, с грудкой тщедушной, как у крольчонка. Так убивали некоторые виды змей — обнимали жертву и сжимали, сжимали в объятиях, пока та не переставала дышать. Альма усилила хватку. Ретта снова тихонько пискнула. Альма сдавила ее еще сильнее — так сильно, что оторвала от пола.
Она вспомнила тот день, когда они все встретились: Альма, Пруденс и Ретта.
Альма бросила подругу на пол.
Ретта, ахнув, приземлилась и чуть не отскочила вверх, как мячик.
Альма сделала над собой усилие и заговорила.
— Поздравляю тебя…
Ретта всхлипнула всего раз и схватилась за корсаж дрожащими руками. Она улыбнулась — так глупо, так доверчиво.
— Что за славная маленькая Альма! — воскликнула она. — Как же ты меня любишь!
Охваченная странным, почти мужским высокомерием, Альма Уиттакер протянула руку, чтобы Ретта ее пожала, и с усилием выдавила из себя всего одну фразу:
— Ты этого вполне заслуживаешь.
—
Пруденс опустила шитье на колени, сложила руки и ничего не ответила. У нее была привычка никогда не вступать в разговоры, не выяснив полностью всех обстоятельств. Но Альма ждала, желая все же заставить сестру заговорить, поймать ее на чем-то. Но на чем? Лицо Пруденс ничего не выражало, и, если Альма думала, что Пруденс Уиттакер хватит глупости заговорить первой в столь напряженной обстановке, она не знала Пруденс Уиттакер.
В последовавшей тишине Альма почувствовала, как ее негодование и гнев превращаются во что-то, больше похожее на печаль и обиду, горечь и скорбь.
— Знала ли ты, — наконец вынуждена была повторить Альма, — что Ретта Сноу выходит за Джорджа Хоукса?
Выражение лица Пруденс не изменилось, но Альма заметила, как всего на мгновение вокруг губ девушки нарисовалась тончайшая белая линия, точно она слегка их сжала. Затем линия исчезла так же быстро, как появилась. Может быть, Альме она даже почудилась.
— Нет, — ответила Пруденс.
— Как это могло случиться? — спросила Альма. Пруденс молчала, и Альма продолжила говорить: — Ретта сказала, что они обручились через неделю после маминой смерти.
— Ясно, — после долгой паузы вымолвила Пруденс.
— А Ретта знала, что я… — Тут Альма запнулась и чуть не заплакала. — Она знала, что у меня к нему были чувства?
— Как я могу ответить на этот вопрос? — отозвалась Пруденс.
— Это ты ей сказала? — резко и настойчиво продолжала Альма. — Ты когда-нибудь ей говорила? Ты была единственной, кто мог сказать ей, что я любила Джорджа.
Белая линия вокруг губ сестры появилась снова и на этот раз дольше не исчезала. Ошибки быть не могло. Пруденс злилась.
— Хотелось бы надеяться, Альма, — проговорила Пруденс, — что за столько лет ты лучше узнала мой характер. Случалось ли хоть раз, чтобы, явившись ко мне за сплетнями, человек уходил довольным?
— А Ретта приходила к тебе за сплетнями?
— Приходила или нет, неважно, Альма. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я раскрыла чужую тайну?
— Прекрати отвечать мне загадками! — закричала Альма. — Говорила ли ты Ретте Сноу, что я влюблена в Джорджа Хоукса, да или нет?