Происхождение украинского сепаратизма

Ни Хмельницкий, ни его посланные Самойло Богданов и Павел Тетеря, никаких возражений по этому поводу не делали, да и трудно представить себе какие-либо возражения, но содержавшая пункт о жаловании челобитная Богдана, которую он посылал в Москву в марте 1654 г., оказалась утаенной от всего казачества, даже от старшины. Лишь несколько лиц, в том числе войсковой писарь Выговский, знали об изложенных там просьбах.[47] Старый гетман, видимо, не хотел привлекать чье бы то ни было внимание к вопросу о сборе податей и к финансовому вопросу в целом. В «бюджет» Малороссии никто, кроме гетманского уряда, не должен был посвящаться. Нельзя не видеть в этом нового доказательства низменности целей, с которыми захвачена власть над Южной Русью. Впервые статьи Хмельницкого оглашены в 1659 г. во время избрания в гетманы его сына Юрия, но в 1657 г. Выговский столь же мало заинтересован был в их огласке, как и Богдан. Разъяснения Кикина ускорили разрыв его с Москвой. Он приехал в Корсунь, созвал там полковников и положил булаву. «Не хочу быть у вас гетманом; царь прежние вольности у нас отнимает, и я в неволе быть не хочу». Полковники вернули ему булаву и обещали за вольности стоять вместе. Затем гетман произнес фразу, означавшую форменную измену: «Вы полковники должны мне присягать, а я государю не присягал, присягал Хмельницкий». Это, по-видимому, даже для казачьей старшины было не вполне пристойное заявление, так что полтавский полковник Мартын Пушкарь отозвался: «Все войско запорожское присягало великому государю, а ты чему присягал, сабле или пищали?».[48] В Крыму, московскому посланнику Якушкину удалось проведать, что Выговский щупает почву на случай перехода в подданство к хану Мегмет Гирею. Известна и причина: «царь присылает к ним в черкасские города воевод, а он гетман не хочет быть у них под началом, а хочет владеть городами сам, как владел ими Хмельницкий».[49]

Между тем, кн. Г. Г. Ромодановский с войском семь недель дожидался гетмана в Переяславле, и когда Выговский явился — упрекал его за медлительность. Он ставил на вид, что пришел по просьбе Хмельницкого, да и самого же Выговского, тогда как теперь, ему не дают кормов в Переяславле, отчего он поморил лошадей, и люди от бескормицы начинают разбегаться. Если и впредь кормов не дадут, то он, князь, отступит назад в Белгород. Гетман извинился за неполадки, но решительно просил не отступать, ссылаясь на шаткость в Запорожье и в других местах. Весьма возможно, что он был искренен, в данном случае. Выговский пользовался чрезвычайной непопулярностью среди «черни»; в нем справедливо усматривали проводника идеи полного главенства старшины в ущерб простому казачеству. Запорожцы тоже его не любили за то, что он запрещал им рыбу ловить и вино держать на продажу. Они готовы были при первом удобном случае восстать на него. Гетман это знал и боялся. Присутствие московских войск на Украине было ему, в этом смысле, на руку. Ромодановскому он прямо говорил: «После Богдана Хмельницкого во многих черкасских городах мятежи и шатости и бунты были, а как ты с войском пришел, и все утихло. А в Запорожье и теперь мятеж великий…». Но, видимо, опасность пребывания царских войск в крае перевешивала в его глазах ту выгоду, которую они ему приносили. Именно в этот момент, т. е. с приходом Ромодановского, у него окончательно созрело решение об измене.