Неполноценность творческого самосознания находит свое отражение и в стиле скальдов, а именно в чрезвычайно характерном для них стремлении варьировать словесные выражения кеннинга при абсолютной неизменности его внутренней схемы, т. е. заключенного в нем «образа». За редким исключением скальды не создают новых кеннингов. Подобно фольклорным авторам, они пользуются накопленным поколениями богатством стереотипных поэтических схем. Путем подстановки синонимов они бесконечно варьируют словесное выражение кеннинга, но его содержание, заключенный в нем «образ» остается абсолютно неизменным. Характерная для фольклорного творчества традиционность и окаменелость поэтического выражения оказывается у скальдов преодоленной только частично. И это частичное преодоление окаменелости поэтического выражения закономерно отражается в относительной независимости словесного выражения от содержания, т. е. именно в гипертрофии формы.
Таким образом, в генетическом плане, характерная для скальдической поэзии гипертрофия формы является этапом на пути развития творческого самосознания. Скальд обретает творческое самосознание, осознав себя автором поэтической формы. Отсюда ее гипертрофия, т. е. относительная независимость от содержания, как архаичный тип отношения автора к своему сочинению. Гипертрофия формы это как бы трамплин, посредством которого творческое самосознание поднимается над безличной традицией и обретает себя, хотя еще и не полностью. Оно остается неполноценным значительно дольше, чем это обычно представляют себе, игнорируя процесс постепенного становления литературы и его диалектику. Творческое самосознание остается неполноценным до тех пор, пока ему не станет доступным сознательный художественный вымысел. Тогда только авторство распространится полностью и на содержание. Но скальдам до этого еще очень далеко.
Поэзия скальдов это еще не вполне «литература». Если для фольклориста жанры, стоящие на периферии его интересов, являются, по терминологии Ольрика, «граничным фольклором», то с тем же правом, с точки зрения литературоведа, для обозначения творчества, представляющего собой более архаичную ступень развития, чем литература в узком смысле, можно было бы ввести термин «граничная литература». Такой «граничной литературой» и является поэзия скальдов.
Осознание формы, а следовательно и осознание формального мастерства должно было, естественно, иметь место в поэзии, а не в прозе, потому что в поэзии форма несравненно ощутимее. И в этом смысле поэзия, как сознательное литературное мастерство, должна быть древнее прозы. Не случайно мы не слышим ничего о современных древнейшим скальдам прозаиках. Однако и в поэзии не все жанры одинаково благоприятны для осознания формального мастерства.
Исконный и основной жанр поэзии скальдов – это конечно хвалебная песнь, панегирик, т. е. произведение, которое имеет целью поставить сочинителя в определенное отношение к прославляемому и содержанием которого являются, как правило, актуальные для современности факты. Если и не все, приписываемое скальдам, можно отнести к этому жанру, то во всяком случае все, приписываемое им, всегда сочинено по какому-нибудь конкретному поводу, к определенному случаю и так или иначе касается отношений сочинителя к его современникам. Напротив, эпическая поэзия, т. е. повествование о древних событиях, для современников обычно уже не актуальных, но представляющих общечеловеческий интерес, совершенно определенно не входит в сферу скальдического творчества. Даже если и допустить, как это иногда делалось, что те или иные скальды были авторами известных нам эпических песен, остается все же несомненным, что традиция ни в одном случае не признала их авторства, т. е. что на эпическую поэзию осознанное авторство не распространялось. Характерно, что только в двенадцатом веке, когда письменность начала широко применяться для записи литературных произведений и когда в скальдической поэзии появились совершенно новые тенденции, приведшие в конце концов к ее разложению, стали возможны скальдические поэмы о древних героях и древних событиях.