Заметим, что определенная переквалификация разбойников в контрабандистов должна была существенно изменить и их взаимоотношения с местным духовенством.
С одной стороны, новая деятельность уже не носила ярко выраженного политического и религиозного характера, хотя прямая борьба с Наполеоном сохраняла и подобные черты: несмотря на все усилия французского императора подружиться с Католической церковью, последняя должна была питать тайную ненависть к этому бывшему якобинцу, истребителю монархов и унизителю Папы и духовенства.
С другой стороны, разбойники, перешедшие на контрабанду, занимались уже экономической деятельностью, напрямую связывающую их с внешним рынком. Даже будучи примитивными проводниками профессиональных контрабандистов на горных тропах, они уже одним этим приобретали личные контакты непосредственно с людьми и покупающими, и продающими товары на внешнем рынке. Тем самым изживался вынужденный дефицит общения предков Гитлера с заезжими купцами; одновременно снижалась и роль местных священников, ранее бывших практически единственным каналом связи разбойников с экономикой внешнего мира.
Таким образом, углублялся постепенный отход предков Гитлера от
Это сводило общение тех и других к более обычным, традиционным отношениям верующих и их духовных наставников. В то же время традиции, сложившиеся веками и оправдавшие себя на практике, не могли разрушиться в одночасье — и между предками Гитлера и деревенским духовенством должны были сохраняться определенные степени доверия — как у бывших соучастников тайной и преступной деятельности, хотя и оправдываемой высокими религиозными идеалами.
Последние, конечно, неизбежно должны были подрываться возникающими взаимными материальными претензиями сторон — как у всяких сообщников подобного рода.
И конечно же, у новейшего поколения контрабандистов, приступивших к практической деятельности в первые десятилетия XIX века, не было такого пиетета перед сельским клиром, какой сохраняли их предки в прежние века.
Молодые были
Кризис же всей этой контрабандной деятельности наступил в 1817 году.
Вслед за падением Наполеона повсеместно происходило крушение всех систем, следовавших его идеям и предписаниям. Вот и австрийское правительство, подчиняясь здравому смыслу, отменило большинство внутренних таможенных границ почти по всей империи. Внутренние австрийские таможенные линии, за исключением пограничных с Венгрией, Трансильванией и Далмацией, были уничтожены. В одночасье рухнула таможенная граница между Богемией и Нижней Австрией, возле которой жили и кормились предки Гитлера.
В масштабах всей Империи контрабандная торговля только выиграла, поскольку одновременно был введен еще более унифицированный внешний таможенный тариф, по которому все иностранные изделия или вовсе запрещались, или же облагались пошлиной столь высокой, что она равнялась почти запрещению.
Подобное законодательство, как и следовало ожидать, придало такой стимул дальнейшему расширению контрабанды, что по своим размерам она вскоре достигла половины оборотного капитала, вложенного в законную торговлю.[272] Однако теперь собственная прибыль контрабандистов оседала в карманах лишь тех из них, кто существовал только за счет товаров, перевозимых через внешние границы.
Несомненно, однако, что контрабандная торговля не могла ограничиваться только переброской товаров непосредственно через границу: их нужно было доводить до потребителя, а потому перемещать нелегальными путями от границ до основных внутренних торговых центров. Из контрабанды как таковой система грузопотоков за десятилетия, последовавшие с 1780 года, трансформировалась во всеобщую нелегальную торговую и транспортную сеть, пронизывающую все внутренние области Империи.
Но такие изменения, как в 1817 году, произведенные
В числе сильно пострадавших, надо полагать, оказались и семейства Шикльгруберов и Пфайзингеров.
Старый Иоганнес Пфайзингер, тесть Иоганнеса Шиккельгрубера, в 1817 году просто умер — он, по-видимому, не смог пережить обрушившихся на него неприятностей, а он-то, очевидно, и был одним из патриархов местной контрабандистской мафии — об этом явно свидетельствует только легальная часть оставленного им наследства.
Его зять, 53-летний Иоганнес Шиккельгрубер, как сообщалось, решил попросту
Семейное же дело было перевалено на плечи старших детей — Марии Анны Шикльгрубер и ее брата Йозефа. Им предстояли непростые испытания.