Позднее Адольф Гитлер повествовал об этом с недобрыми подробностями: «В противоположность /…/ картине [жизни в Леондинге], где, вопреки всем элементам нервозности, преобладают последовательность и размеренность, буржуазная солидность и чувство уверенности, легенда, созданная самим Гитлером, повествует о бедности, нужде и скудности в родительском доме и о том, как победоносная воля отмеченного печатью избранности юноши сумела преодолеть все это, равно как и деспотические амбиции бесчувственного отца-изгоя. Чтобы привнести в эту картину еще больше эффектной черной краски, сын впоследствии даже сделал отца пьяницей, которого ему приходилось, ругая и умоляя, со сценами «ужасающего стыда», уводить домой из «вонючих, прокуренных пивных»»[412] — пишет Фест.
Относительно семейной бедности Адольф Гитлер, конечно, безбожно врет — как и о многом другом в «Майн Кампф», но вот легко ли, действительно, было доставлять домой пьяного отца, хотя бы и обладавшего буржуазной солидностью и размеренностью?
Отвлекала Алоиза от ресторана и пасека, которой он снова обзавелся, но теперь уже постарался и это обставить комфортом — так, чтобы не тратить времени на пешее путешествие к пчелам: «В Леондинге Алоиз Гитлер, похоже, обрел предел своих мечтаний. Совсем рядом с городом у него был красивый дом с садом[413], так что ему не нужно было теперь ходить к своим пчелам за несколько километров, как в Браунау или Пассау, поскольку ульи стояли всего в нескольких метрах от спальни».[414]
Самое же существенное было то, что именно в это время и сформировались личные контакты Алоиза с его сыном Адольфом, который, сделав упор в собственных воспоминаниях на непривлекательное пьянство отца, постарался придать этим контактам высшую степень несерьезности — чуть ниже мы постараемся усилить этот наш тезис.
На самом деле, оба они гарантированно должны были осознать весьма весомые мотивы для установления такой близости: отец, увлеченный собственными рассказами окружающим о своих былых подвигах, должен был обнаружить, что теперь и сын способен внимательно его выслушивать и задавать толковые вопросы, а сын, подраставший и постепенно взрослевший, должен был понять, что отец несет не только чушь, но излагает моментами чрезвычайно интересные сведения и соображения!
Если предположить, что так и происходило, то эта специфическая парочка имеет в мировой литературе известную красочно описанную аналогию, на что никто никогда не обращал внимания, в лице героев «Острова сокровищ» — отставного штурмана пиратского корабля Билли Бонса и начинающего искателя приключений трактирного прислужки Джима Гокинса.
Автор «Острова сокровищ» английский писатель Роберт Льюис Стивенсон (1850–1894) не был выдающимся знатоком пиратского быта, а одного из своих главных героев, Билли Бонса, попросту списал у другого известнейшего писателя — американца Вашингтона Ирвинга (1783–1859), крупного специалиста по злодеям — он с большим успехом играл их даже самолично на профессиональной театральной сцене.
Не смог Стивенсон воспроизвести и ни единого рассказа Бонса о его пиратском прошлом, да и вообще, казалось бы, этот персонаж описан в книге с весьма существенными логическими огрехами, не бросающимися, однако, в глаза восхищенным читателям.
Что вообще делал этот Бонс в жалкой провинциальной гостинице, обладая сведениями о сокровищах, зарытых на далеком острове? Почему он прятался при этом от бывших соратников, не предпринимая сам никаких активных действий?
Если он хотел добыть сокровища самостоятельно, то должен был организовывать экспедицию для этого, а не просиживать в трактире. Если не хотел при этом, чтобы сокровища достались его бывшим сообщникам, то должен был вербовать новых. А если вообще не хотел, чтобы сокровища кому-либо достались, то должен был просто уничтожить секретную карту — и т. д.