Читаем Происхождение боли полностью

— Узнаёт людей, но рассказывает о небесном Париже, огороженном всякой стыдобой…

— Это моя выдумка. В любовном забытьи Нази являлись апокалиптические видения — мне надо было как-то её успокоить, примирить с этим, а заодно убедить, что мы творим не грех, но самый праведный труд, и я вспомнил Рабле… Как ты сам?

— Как будто поцеловал взасос чумную крысу, сдохшую позавчера, — такая дрянь во рту; суставы выламываются,… глазам жарко…

— Эжен!..

— Макс, не извиняйся перед ним! — поймал момент Эмиль, — Ты знаешь, с кем он нас заставил общаться? С последнейшим снобом! — все остальные в недоумении уставились на него, а он — гневно — на Ораса, — Доктор, говорит ли вам о чём-нибудь имя Этьен Лусто? (есть у нас такой крендель) Так вот с ним этот господин изволил учиться в одном классе и даже жить по соседству, а теперь наше светило медицины даже не здоровается с другом своего детства, и всё почему? Отчасти из собственной чёрствости, отчасти из-за идей, нахватанных в новой компании! На улице Четырёх Ветров тусуются ребята, считающие себя высшими умами только потому, что вдесятером зарабатывают меньше, чем Береника. Они себе там и политики, и артисты, и философы, и натуралисты, а всякие простые клерки, журналисты (я не говорю уже о светских людях), по их мнению — шваль! Год назад в этот лоховник внедрился было Люсьен Шардон (или де Рюбампре — кому как нравится), толковый кексик, твой, вроде, Эжен, земляк; ну, он быстро просёк, что таким маккаром вовек не подняться, и дёрнул в газету — так эти благородные души, вместо того, чтоб сказать, типа: «гуд-лак, малыш! если что, обращайся», зарядили втирать ему, что он на дурнейшем пути, недостойном его мозга и таланта; что самое, блин, лучшее — горбатиться полгода над одной повестушкой, сося лапу и храня зубы в укромной месте. Наш юный гастролёр пропаганде не внял, но компромат усвоил и стал вести себя в профессии так, будто и впрямь любая редакция — ментальный бордель. В один прекрасный день главный гений выпустил книгу, а Люсьену его воображаемый сутенёр намекнул её разгромить. Светлая головушка поплёлся к автору, и вот в своём святилище дружбы юродивый д'Артез сам надиктовал на себя зарез, а, когда вышла статья, этот кретин Кретьен…

— Довольно! — вскричал Орас, багровый, как гранатовое яблоко.

— Да уж, — сказал Эжен, вымученно улыбаясь, — Можно подумать, эти парни поколотили тебя в подворотне.

— Ну, если этого и не случилось до сих пор, — предрёк Макс, — то в скором времени жди, — и чуть заметно подмигнул в сторону Бьяншона.

((Вот так Эмиль и Макс по обоюдному умолчанию перешли на «ты»)).

— Мне по фигу! — рубанул Эмиль, — Я правду говорю! Кретьен отыскал Шардона, наплевал ему в лицо, а потом пристрелил на дуэли.

— Так Люсьен убит? — как будто испугался Эжен.

— Нет, — ответил Орас, — Господин Блонде сам не знает, что несёт. Люсьен выжил. Я сам его лечил.

— Ага. Только, раненый, он не мог работать. Его девушка с ног сбивалась, сама слегла и вскоре умерла. А кто она была для этих ханжей? — презренная актриса!.. Лучшая подруга, названная сестра Береники…

— А где он теперь?

— Люсьен? Спроси у господина лекаря. Который на днях сообщит друзьям отрадную новость: граф де Трай со своей любовницей живет в грошовой каморке…

— Угомонись, Эмиль, — потребовал Макс.

— Ладно. Моё дело — поведать, ваше — забыть. Пойду. Да завтра.

Эмиль ушёл. Орас чуть не плакал. Эжен был на пороге обморока. Макс посмотрел по сторонам и утомлённо предложил врачу осмотреть Анастази — не зря же он сюда шёл… Оставшись наедине с Эженом, он ощупал тому лоб, заглянул в глаза, вдохнул изо рта и, начиная раздевать больного брата, простонал:

— Ну что же ты делаешь! Ведь мы едины не только вдвоём, но и вчетвером…

— Покажи Нази своё клеймо, — Эжену начинал отказывать язык, он торопился говорить, — и не принуждай её ни к чему. Она очень просила.

«Это ты просишь, это тебя я заставил!.. — подумал Макс в раскаянии, — Но как иначе! Вам ведь ничего не жалко, тёмным душам!..»

— Но я должен бороться за любовь!

— Любовь — — яблоня на пепелище — — оживёт или нет… — Божья воля… Значит, видения?… Слышишь меня? Солнце уже село? Спать охота… Глазам… жар…

Макс погладил его по лбу кончиками пальцев, потом отошёл к порогу, открыл холодную тумбочку, вытащил кусок варёного телячьего сердца, треть булки, початую бутылку бордо, банку с одиноким корнишоном, банку с грушевым повидлом и коробку вафель, выложил всё на стол, поставил посуду и стал ждать Ораса. Тот вернулся минут через семь, всё такой же красный, вертя в руках замасленные пальцами очки.

— Давайте пообедаем, — пригласил его Макс.

Медик уныло пожевал, кисло запил и начал отчёт:

— Мне, сударь, нечем вас порадовать, если жизни этих двоих вам дороги. У госпожи Анастази подорваны нервы, нарушена работа воспроизводительных органов и, возможно, начинается туберкулёз. С Эженом… Он спит?

— Да.

Перейти на страницу:

Похожие книги