– Я думаю, как бы сейчас поступил Эдмонд, – неуверенно сказал он. – Сегодняшние события – убийства, похищение, какие-то грязные интриги – все это отвлечет внимание от сути его открытия.
– Ошибочное рассуждение, профессор, – прервал его Уинстон. – Вы не учли очевидный факт: именно конспирологические теории подогрели интерес публики. Презентацию Эдмонда из музея смотрели три миллиона восемьсот тысяч человек. А теперь, после событий последних часов, я оцениваю нашу аудиторию в двести миллионов. Это те, кто следит за новостями в Интернете, по телевизору и по радио.
Число показалось Лэнгдону космическим, но он тут же вспомнил, что последний финал чемпионата мира по футболу смотрели в прямом эфире более двухсот миллионов зрителей. И пятьсот миллионов смотрели первую высадку человека на Луну, полвека назад, когда еще не изобрели Интернет, и телевидение было не так распространено, как сегодня.
– Это не академический диспут, профессор, – сказал Уинстон. – Современный мир – реалити-шоу. По иронии судьбы те, кто хотел похоронить открытие Эдмонда, достигли прямо противоположных результатов. У Эдмонда сейчас самая большая аудитория, какая только могла быть у ученого за всю историю человечества. Это напоминает мне случай с вашей книгой «Христианство и священная женственность», которую осудил Ватикан. На следующий день книга стала бестселлером.
– Максимальная аудитория – вот цель, которую ставил перед собой Эдмонд, – провозгласил Уинстон.
– Он прав. – Амбра посмотрела на Лэнгдона. – Когда мы обсуждали детали презентации в музее Гуггенхайма, Эдмонд постоянно подчеркивал: надо привлечь максимальное количество зрителей.
– Как я уже говорил, – заявил Уинстон, – к нам приковано внимание всей планеты. Сейчас – самый лучший момент для трансляции.
– Понятно, – согласился Лэнгдон. – Говори, что делать.
Они пошли дальше по коридору и вдруг наткнулись на неожиданное препятствие: на пути стояла лестница, словно кто-то собрался красить стены. Обойти ее было невозможно – либо отодвигать, либо идти под ней.
– Лестница, – сказал Лэнгдон. – Можно я ее отодвину?
– Нет, – ответил Уинстон. – Эдмонд специально поставил ее здесь.
– Зачем? – удивилась Амбра.
– Эдмонд отвергал любые предрассудки. И каждый день проходил под лестницей – всем богам назло. Больше того, любого посетителя или сотрудника, который отказывался пройти под лестницей – немедленно выдворяли вон.
Амбра наклонилась и прошла под лестницей. Чуть помедлив, Лэнгдон последовал ее примеру.
Они достигли конца коридора, повернули за угол и оказались перед большой бронированной дверью с двумя камерами слежения и биометрическим сканером.
На двери висела табличка с надписью от руки: комната № 13.
Лэнгдон посмотрел на несчастливый номер.
– Это вход в лабораторию, – сказал Уинстон. – Кроме техников, которые ее оборудовали, сюда почти никто из посторонних не входил.
Что-то громко зажужжало. Амбра, не теряя времени, потянула за ручку и открыла дверь. Шагнув за порог, она замерла и, прижав ладонь к губам, вскрикнула от удивления. Лэнгдон заглянул внутрь и понял, что ее поразило.
Посреди главного нефа церкви стоял огромный прозрачный ящик. Такого Лэнгдон еще не видел. Он занимал почти все пространство и поднимался до самого потолка церкви.
Сам ящик был разделен на два уровня.
На нижнем этаже сотни металлических шкафов размером с холодильник выстроились рядами, словно церковные скамьи перед алтарем. Шкафы без дверей, все внутренности на виду. Сумасшедшее переплетение ярко-красных проводов, выгибающихся дугами от контактных колодок к полу, где они соединялись в толстые, похожие на канаты, жгуты, которые тянулись между шкафами. Все это напоминало гигантскую кровеносную систему.
– На первом этаже, – сообщил Уинстон, – вы видите знаменитый суперкомпьютер «МареНострум» – сорок восемь тысяч девяносто шесть процессоров Intel, объединенных с помощью высокоскоростной коммутируемой сети InfiniBand FDR 10: одна из самых быстрых машин в мире. «МареНострум» уже здесь был, когда появился Кирш. Но Эдмонд не стал его демонтировать, он объединил его… с тем, что на втором этаже.
Тут только Лэнгдон заметил, что все «канаты» проводов сходятся в центре в один толстый ствол-лиану, которая вертикально поднимается к прозрачному «потолку» первого этажа.