Проигравший выбирает смерть

Офицер, странно улыбаясь, медленно обошел Заколова. Тихон проводил его взглядом, не зная, к кому обращаться. Спереди стоял один милиционер, сзади другой. И тут резкая боль в заломленной руке заставила Тихона согнуться.

– Открывай камеру! – кричал сзади офицер и жестко толкал Тихона. – Живей!

Лязгнул металл. Заколов видел лишь протертый линолеум на полу и свои замызганные кроссовки. Сильный толчок в спину – и он рухнул на грязный пол. Еле лицо успел отвести, чтобы не скребануть носом. Сзади грохнула металлом тяжелая дверь. Удар тугим гулом отозвался в пустой камере.

– Закрывай! – приказал тот же голос.

Хрустнуло чрево замка. Заколов приподнялся и обернулся. В маленьком окошке железной двери сияло потное возбужденное лицо милиционера.

– Все, парень, твоя песенка спета, – произнес офицер. Он был явно доволен проделанной работой.

– За что? – недоумевал Тихон. – Я же сам к вам пришел, чтобы все рассказать.

– Разберемся! – Офицер удалился. Послышался стрекот телефонного диска. – Докладывает старший лейтенант Парамонов. Мною только что арестован подозреваемый Заколов… Да! Тот самый… На вокзале прихватили. У нас сидит! Уже дает показания, но косит под дурачка… Хорошо. Ждем.

– Я ни в чем не виновен! – крикнул Тихон в открытое окошко. – Я случайно оказался на той станции и увидел убитого.

– Все так говорят. – Офицер с сержантом дружно закурили, поглядывая на Заколова. – Ловко мы его, – разгоняя клубы дыма, похвастался офицер.

– Да я же… – продолжал оправдываться Тихон.

Офицер внезапно налился злостью и крикнул:

– Сидеть! Руки от двери! Следователю будешь песни петь. А сейчас – чтобы молчал у меня! Насмотрелись мы тут на таких ублюдков. Все вы на словах ангелы. А кто людей грабит и убивает? Кто?

Заколов понял, что разговор бесполезен, и тихо спросил:

– Скоро?

– Что?

– Скоро следователь приедет?

– Не беспокойся, для встречи с тобой он поторопится.

Заколов устало присел на деревянный помост. Этим тупым солдафонам и правда и ничего не растолкуешь. Лучше дождаться следователя, может, он человек разумный – гомо сапиенс. Тело расслабилось, спина откинулась на помост. А здесь тепло, не то что на открытой платформе. И совсем не жестко. Дерево все-таки, не железо. А шум железнодорожный где-то далеко-далеко, за толстой стеной…

Заколов прикрыл глаза. Ритмичный перестук колес наползал и уплывал. Голова покачивалась, словно от дрожания движущегося вагона, нос сопел звучно и ровно.

Вскоре в помещение отдела зашел человек в милицейской форме.

– Здравия желаю, коллеги, – скромно приветствовал он и натужно улыбнулся. – Что-то у вас поезда опаздывают, и билетов нет.

– В праздники всегда так, – буркнул Парамонов, присматриваясь к погонам незнакомца. «Капитан, но не из наших, – отметил он и с тоской подумал: – Сейчас будет просить, чтобы билеты ему по блату взяли. А с ними в праздничные дни – беда. Да ну его – не велика шишка», – решил заранее отказать милиционер.

Но незнакомец прошел мимо камеры, невзначай заглянул в открытое окошко.

– Кого это вы захомутали?

Вот на этот вопрос Парамонов ответил обстоятельно, с ленивым налетом гордости. Знай наших! Мы здесь не только бабушек с семечками гоняем.

Глава 23

Нина Брагина допила стакан кофе, сильно разбавленного молоком. Вкус ее не интересовал. Главное, что напиток был теплым и сладким. Бутерброд с загнутыми ломтиками сыра остался почти цел. Сейчас придет Тихон, думала девушка, тогда и позавтракаем вместе.

Но Заколова все не было. Девушка встревоженно огляделась. В пустом гулком помещении, где на лавках сидели лишь несколько сонных фигур, ей было неуютно.

Нина вышла на перрон и зашагала к отделу милиции, где рассталась с Заколовым.

В сотне метров впереди из-за громоздкого штабеля шпал за ней наблюдали темные азиатские глаза.

– Ты гляди, Есенин. Наша краля, кажись, в ментовскую побежала. – Ныш жадно глотнул вина из бутылки, обтер губы рукавом. – Заложит, как думаешь?

Есенин ни о чем не мог думать. Он выхватил бутылку и в очередной раз приложился к горлышку. Тяжкое похмелье постепенно отпускало. Организм, за несколько лет позабывший алкоголь, переваривал его туго.

– Заложит, наверняка заложит! – Ныш выругался, поправил железяку, заткнутую сбоку за пояс. Он выломал ее еще на товарняке. Пальцы ловко обмотали вокруг правой ладони платок. Ныш скользнул вдоль стопок шпал и бесшумно побежал навстречу девушке.

Есенин опустил пустую бутылку на край шпалы. Как только дрожащая рука отцепилась от горлышка, стекляшка звонко чпокнулась о бетон. Есенин вздрогнул, нога ударила по откатившемуся донышку, в голове мгновенно просветлело. «Опять молокосос дров наломает! – разозлился вор. – И зачем я с ним связался! А теперь и бросить здесь нельзя. Паровозом по делу пойду. Надо до Бека мальца довезти. Пусть сам с ним решает».

Есенин выглянул из-за укрытия, огляделся. В ранний час на задворках станции было пустынно. Вор припустился за Нышем.

Когда Нина подошла к входу в отделение милиции, она заметила подбегающего Ныша. Его взгляд был дик, рот оскален. Девушка вскрикнула, по-детски попыталась заслониться медвежонком, не зная, куда метнуться.