Прогулки с Евгением Онегиным

(В последнем стихе явно просматривается позиция Катенина в отношении «Арзамаса»).

XIV.

Тогда давай бог ноги… Потому что
Здесь имя подписать я не хочу
Порой и стих повертываю круто,
Все ж видно: не впервой я им верчу,
А как давно? того и не скажу-то.
На критиков я еду, не свищу,{52}
Как древний богатырь – а как наеду…
Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.

XV.

Покамест, можете принять (считать) меня
За старого, обстрелянного волка
Или за молодого воробья,
За новичка, в котором мало толка, («Зыков»? – А.Б.)
У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,
Отведена особенная полка
А может быть впервой хочу послать
Свою тетрадку в мокрую тетрадь –

XVI.

Когда б никто меня под легкой маской
(По крайней мере долго) не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого строгий критик пощелкал.
Уж то-то неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!
Но полно, будет ли такой мне праздник?
Нас мало. Не укроется проказник.

Здесь также содержится явный намек на то, что Катенин публиковал свои полемические статьи под псевдонимом, инспирировал публикации Бахтина.

[XVII]

[А вероятно не заметят нас,
Меня, с октавами моими купно.
Однако ж нам пора. Ведь я рассказ
Готовил – а шучу довольно крупно
И ждать напрасно заставляю вас.
Язык мой враг мой: все ему доступно,
Он обо всем болтать себе привык…
(Он обо всем болтает. – Уж привык!..)
Фригийский раб, на рынке взяв язык…]

Катенин вряд ли читал эту строфу, не вошедшую даже в беловик. Тем более поразительна наблюдательность Пушкина, предвосхитившего в ней появление в 1852 году, в катенинских «Воспоминаниях о Пушкине», слов «…по своей неизлечимой привычке говорить правду…»

Недоработанная XVIII строфа заканчивается стихами:

Насилу-то рифмач я безрассудный
Отделался от сей октавы трудной.

Представляется, что именно в это время, а точнее – в период между созданием беловой рукописи «Домика в Коломне» и его публикацией в печати (а не в мае 1853 года), и был создан «Александрийский стих» Вяземского.

Конечно, как поэт, Вяземский – не Пушкин, и на фоне «Домика в Коломне» его пародия выглядела бы довольно бледно. И, видимо, он правильно поступил, отказавшись от одновременной публикации. Прошло некоторое время, обстановка изменилась, и стихотворение так и не было опубликовано. Но оно дождалось своего часа: Катенин направил Анненкову свои насквозь лживые «Воспоминания о Пушкине», в которых автор воспоминаний так и не сумел скрыть своей неприязни к поэту. К этому времени Катенин был совершенно забыт читающей публикой, и публикация Вяземским антикатенинского «Александрийского стиха» в 1853 году может объясняться только тем обстоятельством, что ему стало известно содержание «Воспоминаний».

И снова историки литературы могут предъявить мне претензии по поводу трактования этого произведения как «антикатенинского». Здесь могу сослаться только на самого Вяземского, который для узнаваемости Катенина как объекта пародии объединил контексты «Александрийского стиха» и «Домика в Коломне», поместив в качестве эпиграфа часть строфы из произведения Пушкина:

…А стих александрийский?
Уж не его ль себе я залучу?
Извилистый, проворный, длинный, склизкий
И с жалом даже, точная змия;
Мне кажется, что с ним управлюсь я.

Пушкин. «Домик в Коломне»