Читаем Прогулки с Евгением Онегиным полностью

Тесное «антикатенинское» творческое сотрудничество Пушкина с Вяземским вызывает необходимость привлечь дополнительные факты из творческой биографии этого литератора. Его борьба с Катениным не ограничилась «Посланием к И. И. Дмитриеву» и «Постелей», и не с них началась. В 1817 году Вяземский написал статью «О жизни и сочинениях Озерова», и на нее резко откликнулся Катенин. То есть, для сатирического изображения Катенина в эпиграмме, кроме стремления ответить на нападки на поэму Жуковского «Людмила» и просьбы Пушкина усилить сатирический контекст, у Вяземского были и другие мотивы. В 1822 году он опубликовал в «Сыне отечества» рецензию на поэму «Кавказский пленник», которая в первоначальном виде содержала полемические выпады против Катенина, исключенные после получения известия о его высылке из Петербурга. И все же, несмотря на это, реакция Катенина была болезненной: «Я бы нарумянил его, но теперь ничего полемического писать нельзя» (Бахтину, 28 января 1823 г.)

В 1824 году Вяземский издал «Бахчисарайский фонтан», написав в качестве предисловия полемическую статью «Разговор между Издателем и Классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова». Перед этим, 10 сентября 1823 г. он писал А. И. Тургеневу: «Какой-то шут Цертелев или Сомов лается на меня в «Благонамеренном» под именем Жителя Васильевского острова или Выборгской стороны». Содержание этого письма послужило для историков литературы основанием считать, что «Разговор» Вяземского направлен против князя Н. А. Цертелева, поэта, фольклориста, этнографа. Возможно, это и так – в какой-то степени. Однако приписываемая перу Цертелева анти-романтическая статья «Новая школа словесности», подписанная: «Житель Васильевского острова», задевала «Послание к И. И. Дмитриеву», а ведь там сатира была направлена против Катенина. Да и само название (замена «жителя» на «Классика»), равно как и содержание вымышленного диалога, как и стиль выражений «Классика», дает основание считать, что в его образе выведен Катенин. Вот, например, в таких его словах как «Правда ли, что молодой Пушкин печатает новую, третью поэму, то есть поэму по романтическому значению, а по нашему не знаю как и назвать?» выражение «не знаю как и назвать» – знакомая катенинская формула, которой тот пользовался для характеристики романтических поэм Пушкина. Узнаваем также и такой пассаж: «В романтической литературе нет никакого смысла […] И самое название ее не имеет смысла определенного, утвержденного общим условием»; как известно, одним из аргументов Катенина против романтизма являлось утверждение о необходимости строгого следования установленным классическим образцам, «правилам», как он их называл. Далее: «Я уверен, что, по обыкновению романтическому, все это действие только слегка обозначено» – опять же, это – один из основных аргументов Катенина, который он часто использовал в своих характеристиках произведений Пушкина, не исключая и «Бориса Годунова».

В конце статьи Вяземский сделал интересную приписку: «P.S. Издатель ссылается, что в некоторых журналах есть нападки на романтизм; мой собеседник под пару своим журнальным клевретам» (Катенин в это время не печатался под своим именем, поскольку находился в опале). Это примечание показывает, что под «Классиком» он имеет в виду вовсе не авторов конкретных статей, а кого-то другого, чей образ мысли сходен с содержанием их нападок. Не исключено, что и в данном случае Катенин прямо не назван по той причине, что находился в ссылке. Но интересна его реакция на эту статью (в письме Бахтину от 13 июля 1824 г.): «Фонтан что такое, и сказать не умею, смысла вовсе нет (прошу обратить внимание на характерные для Катенина лексику и стиль, обыгранные Вяземским в статье – А.Б.)… Ачто вы скажете о дипломатических действиях «Арзамаса»? о предисловии и разговоре Вяземского? о рецензиях в «Сыне отечества?» о собственном каком-то отзыве Пушкина, что он с Вяземским заодно? Они без всякой совести хотят силой оружия завладеть Парнасом: это уже не война гигантов, а война пигмеев».

Стоит обратить внимание на интересный психологический феномен: последняя из цитируемых фраз фактически выражает полемическую сущность «Руслана и Людмилы», причем поданную в данном случае с позиции той, другой стороны, против которой выступил Пушкин. То есть, с позиции злого чародея. Мне могут возразить по этому поводу, что-де после создания Пушкиным поэмы прошло целых четыре года… Но ведь на то Пушкин и Пророк Божьей милостью, чтобы схватывать основную суть психологии человека, а психология Катенина не менялась. Яркий пример предвидения Пушкиным будущего содержится в «Разговоре книгопродавца с поэтом», где Пушкин описал то, что произойдет с Катениным на склоне лет, а дальнейшая биография его оппонента полностью подтвердила высказанное еще в 1824 году предвидение.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь Пушкина

Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

Дуэль Пушкина РїРѕ-прежнему окутана пеленой мифов и легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы и свидетельства, проясняющие историю столкновения и поединка Пушкина с Дантесом.Р' своей книге исследователь поставил целью, по его словам, «откинув в сто­рону все непроверенные и недостоверные сообщения, дать СЃРІСЏР·ное построение фактических событий». «Душевное состояние, в котором находился Пушкин в последние месяцы жизни, — писал П.Р•. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения к императору, к правительству, к высшему обществу и С'. д. отражались тягчайшим образом на душевном состоянии Пушкина. Р

Павел Елисеевич Щеголев , Павел Павлович Щёголев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки