Читаем Прогулки с Евгением Онегиным полностью

Если так, то с чего начать? Перебрать всех современников Пушкина, которым сначала пели мадригалы, а потом отвергли? Восьмая глава увидела свет в 1832 году, когда он уже был отвержен… Но еще жив… Впрочем, он был отвержен публикой еще в эпилоге, а это – 1824 год. Просмотреть, разве, биографии всех литераторов, воевавших в Отечественную?.. Сузить круг за счет тех, кто знал итальянский?.. Но тогда придется надолго закопаться в историю литературы… Нет, лучше все-таки поискать ответ в пушкинских текстах, это скорее и надежнее… Конечно, если Пушкин имел в виду кого-то конкретного, то его фамилия должна хоть раз мелькнуть в тексте романа… Но там – от Ломоносова до самого Пушкина… И его дядюшка, тоже поэт, и Шишков, и Дмитриев, и Вяземский…

…Еще одна ниточка: биограф Пушкина П. В. Анненков писал, что поэт никому не прощал обид, даже вел специальный кондуит с фамилиями тех, кого следует наказать эпиграммой. Вот и сам Пушкин подтвердил это в письме к Вяземскому от 25 января 1825 года – как раз к выходу из печати первой главы (15 февраля):

«Приятелям

Враги мои, покаместь, я ни слова,И, кажется, мой быстрый гнев угас;Но из виду не выпускаю васИ выберу, когда-нибудь, любого;Не избежит пронзительных когтей,Как налечу нежданный, беспощадный:Так в облаках кружится ястреб жадныйИ сторожит индеек и гусей.Напечатай где-нибудь».

Явно же хотел приурочить к выходу в свет первой главы – ведь там как раз называет Онегина своим приятелем…

Вяземский опубликовал это стихотворение в «Московском телеграфе», в третьей книжке за 1825 год. Изменив, правда, название («К журнальным приятелям»[5]) – как пишут в комментариях, «произвольно». «Иду на вы»… Но где его возьмешь, этот список пушкинских злейших приятелей – у самого Анненкова все выглядят такими ангелами…

…Может, найти по пушкинскому рисунку? Тому самому, который все видели – на нем поэт изобразил на фоне Петропавловской крепости себя вместе с Онегиным… Его приятель стоит в профиль к нам; очень характерный прямой нос, бачки, небольшие усики; на вид лет тридцать, но воспроизведение в массовых изданиях некачественное. Да и не рисунок это даже, а набросок. Хорошо, допустим, что тридцать… Пушкин рисовал в 1824 году, значит, его приятель старше него лет на шесть… Судя по щекам, закусить любит. Боливар, из-под шинели выглядывает стоячий воротник; банта не видно. Военный повод мундир? Нет, совсем не похож на Онегина тех рисунков, которыми художники украшают издания романа. Там он в свои 26 лет всегда такой худенький, стройненький, без усиков. Не чета пушкинскому.

На рисунке проставлены цифры, от 1 до 4. Внизу расшифровка:

1. Хорош ‹о портрете›

2. должен быть опершися на гранит

3. Лодка

4. Крепость Петропавловская

На обороте рисунка: «Брат, вот тебе картинка для Онегина – найди искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтоб все в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно». Это он отправил Льву Сергеевичу между 1 и 10 ноября 1824 г., когда готовилось издание первой главы и «Разговора». В письме от 20 ноября напомнил: «Будет ли картинка у Онегина?» Выходит, Пушкину очень хотелось, чтобы эта картинка была исполнена профессиональным художником и обязательно появилась при первой главе. И при «Разговоре».

Но почему-то не получилось.

…Нужно срочно посмотреть, как атрибутировала этот портрет Т. Г. Цявловская, книга которой «Рисунки Пушкина» выдержала четыре издания, и вопрос будет сразу решен.

Оказалось, что никак. Посвятив локонам Пушкина несколько страниц, в отношении собеседника ничего не написала. Оно и понятно – литературный персонаж ведь. Художественный вымысел…

Стоячий воротник… Усы… Офицер! Офицерами усы носились непременно – как элемент мундира. Неужели кто-то из декабристов? Но все пушкинские портреты декабристов у Цявловской четко атрибутированы. И уж если она не смогла… Значит, действительно вымысел…

«И разлюбил он, наконец, И брань, и саблю, и свинец»… Сходится… Нет, не сходится: «разлюбил» – уже в первой главе, а это 1824 год, значит, уже должен быть в отставке. И рисунок отправлен брату в 1824 году, а там – офицерский воротник… Правда, отправлен из Михайловского, из ссылки… Выходит, рисовал по памяти… И вообще эта сцена, если только она имела место в жизни, не могла произойти позднее мая 1820 г., когда Пушкин был выслан из Петербурга… Тогда старше Пушкина лет на десять… В его памяти он запечатлелся офицером, со стоячим воротником, лет тридцати… Получается, что вышел в отставку после отъезда Пушкина на Юг, но до завершения рукописи первой главы?..

Если некто, плюнувший в пушкинский колодец, все-таки существовал, то не его ли изобразил Пушкин, утверждая, что «хорош» (о портрете)?..

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь Пушкина

Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

Дуэль Пушкина РїРѕ-прежнему окутана пеленой мифов и легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы и свидетельства, проясняющие историю столкновения и поединка Пушкина с Дантесом.Р' своей книге исследователь поставил целью, по его словам, «откинув в сто­рону все непроверенные и недостоверные сообщения, дать СЃРІСЏР·ное построение фактических событий». «Душевное состояние, в котором находился Пушкин в последние месяцы жизни, — писал П.Р•. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения к императору, к правительству, к высшему обществу и С'. д. отражались тягчайшим образом на душевном состоянии Пушкина. Р

Павел Елисеевич Щеголев , Павел Павлович Щёголев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки