Прогулки с Евгением Онегиным

Как определить с точки зрения структуры этот процесс, который выходит далеко за рамки того, что происходит внутри образа по Бахтину? Двух этических составляющих, тем более противоположно направленных, в одном образе быть не может. Не может происходить внутри образа персонажа и какое-либо действие, фабульное по своей природе, оно может иметь место только в рамках сюжета, но никак не образа… А здесь не просто действие, а настоящая борьба между двумя образами-антагонистами, притом созданными различными «авторами»! Какой сюжет!

Как читатель мог обратить внимание, до этого ничего подобного в других мениппеях Пушкина не было. Добавлю, что не было такого и в мениппеях М. Булгакова, Вл. Орлова, Вл. Луговского, Айрис Мэрдок, которые мне случилось разбирать. Ведь обнаруженное явление не вписывается в рамки описанной здесь структуры мениппеи. Не следует ли из этого, что в данном случае столкнулись с чем-то новым, требующим объяснения с точки зрения структурного анализа?

Итак: фактологическая основа у двух образов общая. Это – «голый» персонаж, без этического наполнения. То есть, пока не ставший образом элемент фабулы сказа (эпической). В мениппее на материале фабулы сказа образуется минимум два сюжета: ложный и истинный; иногда еще один истинный (если под персонажами подразумеваются конкретные личности), и этим сюжетам соответствуют различные образы этого персонажа. При этом следует учесть, что сказ и композиция его фабулы – сфера исключительной компетенции рассказчика, титульный автор вмешиваться в нее не имеет права, таковы условия их «договора». Автор, если он хочет вставить свое слово к повествуемому в сказе, может сделать это только с позиций «авторской» фабулы, которую вынужден размещать во «внетекстовых» структурах; иного места для авторского слова в мениппее нет.

В данном же случае имеет место нечто иное. Что представляют собой образы гробовщика в сюжетах сказа? В первичном сюжете это – Адриян Прохоров, представитель «мрачной профессии» – то, что мы видим при поверхностном чтении, без осознания того факта, что рассказчик обладает скрытой интенцией. В «истинном» сюжете, при выявлении наличия скрытой интенции рассказчика – уже пародийный образ Пушкина. До этого места все пока вписывается в рамки фабулы сказа.

Но вот на этом же самом элементе фабулы появляется совершенно новый образ гробовщика, композиционная составляющая которого имеет форму пушкинской интенции (точнее, интенции «издателя»); эта композиционная составляющая может исходить только из отдельной, авторской фабулы, внешней по отношению к сказу, доступ к которому Пушкин надежно себе перекрыл выбором формы повествования. Но ведь все дело в том, что никаких внетекстовых структур, в которых он во всех остальных случаях прячет «свою» фабулу, в данной повести (в ее материальном тексте) нет! С другой стороны, есть явно видимое пушкинское «лыко в строку», которое может быть реализовано только в метасюжете при воздействии авторской фабулы. При этом следует учесть, что в данном случае эта фабула как бы совмещена с фабулой сказа, чего не может быть в принципе, иначе произведение не воспринималось бы как художественное; а ведь именно «Гробовщик» как раз и является самой художественной повестью во всем цикле. Отсюда следует, что Пушкин разместил свою, авторскую фабулу не внутри фабулы сказа, а в каком-то совершенно автономном структурном элементе, имеющем форму самостоятельного сюжета. А всякий сюжет – это образ какого-то произведения (в мениппее – один из нескольких его образов).

Собственно, этот сюжет долго искать не нужно, с него-то как раз все и началось. В нем описана борьба двух литературных образов: гробовщика-Пушкина в исполнении «помещика» и гробовщика-Катенина в исполнении Пушкина. Поскольку сюжет – налицо, к нему должна быть и фабула – носитель его фактологической составляющей, без которой никакой сюжет образоваться не может. Кроме этого, должна быть и отдельная композиция, без которой фабула никогда не станет сюжетом. Совершенно очевидно, что элементы этой фабулы не могут являться элементами фабулы сказа, который – безраздельная вотчина рассказчика, а уж он-то своего никакому оппоненту не отдаст. Тем более эти элементы не могут относиться к лирической фабуле, в рамках которой описываются только действия рассказчика по созданию произведения. Аналогичным образом, автор-«издатель» никогда не поделится с оппонентом-рассказчиком элементами своей, авторской фабулы – он ему и так отдал все права на ведение сказа и формирование композиции, куда уж больше…