Читаем Прогулки с бесом. Том первый (СИ) полностью

- Нет. Обложенные врагом жители Ленинграда продолжали оставаться "стойкими совецкими гражданами", а оккупированные звание "совецкие" теряли автоматически. Если об умерших в блокаду жителей до сего времени призывают печалиться - оккупированных и умерших от голода не поминают.

- Вывод?

- Массовых голодных смертей оккупированных не было, но кто не позволял умирать - привычное умолчание.

- "Чуть не застрелили..." - хотели застрелить - застрелили, кому спрашивать с солдат за смерть девочки из аборигенов? Убитой больше, меньше - что с того? Время-то военное...

Непонятно: отчего враги не воспользовались извечным "правом захватчика" и позволили домовладельцам жить рядом?

"Холод сытого не берёт" - и адресуем вопрос газетной героине:

- Как выжила, чем питалась два оккупационных года? Ни два дня и не две недели, а два года! Огородом при доме? Но огород нужно чем-то засеять и дождаться урожая. Какие пищевые калории в огородной траве? Трава - она и есть трава, травою сыт не будешь... Вегетарианка? Как, где и чем добывала пропитание?

- Мерзкий, нехороший, "провокационный" вопрос, но и ответы не лучше:

- "Не помню, не знаю..." с отводом глаз в сторону и молчанием, и только отчаянные храбрецы (атеисты, не иначе) отвечали:

- "Святым духом" - мать стирала солдатское бельё и получала за труд прокорм.

И мыло, проклятое мыло, без которого борьба с вошью превращалась в пустое занятие, чья вошь, немецкая, или русская, беспокоит и отравляет существование - как выяснить? Национальная принадлежность вшей никого не трогала, оставалась суть "вшивая": насекомые кусались, и паразитов следовало убивать без учёта "национальности".

И оккупированные женщины шли на стирку вражеского белья с тайной, понятной, святой и праведной мыслью:

- Что-то из немецкого мыла и себе сэкономлю... - тарифов и расценок за стирку не существовало, но за всякий труд у немцев принято платить и до сего времени.

Вот матушка и была поставлена перед выбором: "дедовы охоты на ворон, или стирать бельё оккупантам"? Всё "интервью" - не более, чем желание выложить и такие воспоминания...

- Стирка вражеского солдатского белья приравнивалась к

измене родине"?

- Полностью. Получать с врагов плату за труд худший вид коллаборационизма. Военный оставался немцем, всякий труд оплачивал, с немцем никогда и ни у кого халява не проходила, и впредь никакой вид паразитизма немец не потерпит, такой народ. Бывало, грабили, не без этого, но в массе были христианами и чтили новозаветную заповедь: "труждающийся достоин пропитания".

- Отсталый народ, не мешало направить к нашим "христианам"-работодателям, те бы выбили христианскую дурь "труждающийся достоин пропитания".

Не стирай оккупированные женщины вражеское бельё - где брать мыло на борьбу с собственными вшами? Повторись

прежняя картина - насколько русские люди оказались

крепче савецких? Или одинаковы?

- Мечтаешь о проверке?

- Мои мечты на международной обстановке не отразятся, не скажутся, без меня управятся. Ныне житие нормальное, но как поведёт себя народ, лишившись благ цивилизации? Пещера?

- Не любят бывшие "совецкие" люди вопросы о прошлом, когда ответ из списка провокационных Неважно, что провоцировать, важно не задевать ваши промахи.

Ты, будучи до глупости откровенным, заявлял о работе отца на врагов, что де батюшка в коллаборационистах ходил, но что за порода не знал.

- Длинное слово, мудрёное... А, вдруг матерное!?

- Первый помощник врагам был француз Кола Брюньон, от него название идёт, в литературу вошёл, второй твой отец.

- Похоже, у всех потомков коллаборационистов одинаковая бухгалтерия: первый - Кола Брюньон, второй - батюшка.

- Вражеские пособники не видели себя в строю со всем савецким народом, сотрудничали с пришлыми и помалкивали. Вопрос открытый: из кого плакальщица выжимала слезу спустя пять десятков лет после оккупации? - А с другой стороны, что могла сказать затурканная савецкими стандартами женщина, если от рождения над ней висела совецкая установка:

- Древний немец иным быть не может, но только врагом! - времена меняются, а старьё продолжает жить. Враг не может быть иным, но только "вражеским", и сдать древнюю позицию всё едино, как "предать память о прошлом".

- Слова красивые, эмоциональные, но какова техника "предательства памяти", как предают память - ни один "патривот" объяснить не может. Займёшься?

- Примитивное, бытовое предательство памяти - вторая женитьба, или замужество.

- Интересная тема предательства, вечная обширная. Как один маленький человек, букашка, ничто в масштабах страны, может предать громадную маманю родину?

- Один предать не может, а когда единицы в миллионы объединяются картина иная.

- Если миллиону граждан предложить: "голодная смерть, или служение врагам?" - сколько наложат на себя руки, но не пойдут служить? Ага, лягут и помрут голодной смертью?

- Ну, пяток, десяток... может, сотня...

- Ни одного!

- Почему?

- Не даст умереть соображение; "вон, сосед врагам служит, работает, паёк получает, ничего, жив... Нам-то за что умирать?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Разное