Прогулки с бесом. Том четвёртый (СИ)

Мой оккупант-квартирант на восьмом году пребывания получил звание "закадычный друг" без испытания прочности дружбы, не было случая подставлять кадык за друга.

Был и другой закадычный друг, двадцать лет проработали рядом, и за него никто не требовал моей гортани, но что живой человек и бес тоже закадычные друзья заявить не могу.

- Так, бесяра?

- Так. Продолжай.

- Со дним отца связывала работа на городском транспорте (трамвай), и вера в лозунг "без бога ни до порога", с другим тоже транспорт, когда отец работал какое-то время на железной дороге.

Другой переступал порог без бога, но в списках противников бога не числился, жил по принципу "бог себе - я себе", пребывал в обширной группе сомневающихся.

Сомневающийся в божьих промыслах друг носил имя "Василий" с отчеством Васильевич", отчего по нашей мудрости иногда назывался "двухэтажным", а носи фамилию "Васильев" - третьего "этажа" не миновать. Но обошлось двумя.

Отец звал друга "Васькой", что позволительно только большим друзьям. Иногда пользовался прозвищем Василия Васильевича: "Край Родной", но только дома, в семье.

Способный и талантливый мы народ на дачу прозвищ, чего-то иного от меня не дождаться, но прозвище всегда милости прошу и в точку.

Много слышано прозвищ за прожитое время, но прозвище отцова друга единственное, второго, хотя чем-то напоминающее прозвище Васили Васильевича, не встречал.

"Крайродной" Василий Васильевич получил за великую любовь родного города без признания иных мест за городской чертой. города не признавал. Позволял Крайродной кому помимо отца, заходить в большую любовь городу расспросить Василия Васильевича не мог по причине малого возраста и знаний.

На "большую советскую родину", простиравшуюся "от моря и до моря" любви у Василь Василича не оставалось, хотя по размерам был больше отца. Как и почему большие телом люди оказываются маленькими при заполнении "любовью родине" объяснить не могу.

Убей Василия, но не вмещай любовь азиатским республикам, не будет Васька любить калмыков и никогда калмыцкие степи не признает родными:

- У калмыков глаза узкие...

Сегодня принудительная любовь бывших "граждан страны советов" сошла на "нет" и никто свыше не понуждает любить и величать "дорогими друзьями" обитателей планеты "Бета Проксима", или жителей Кавказа...

Газет Васильич не читал, о "советских социалистических республиках" знал понаслышке, а если что и знал ближе третьего плана не подпускал, первый план занимал Край родной:

- Край родной - вздыхал человек, и ни у кого рядом не появлялась улыбка, никто не возражал.

Не возражали, но за частые и принародные выражения чувств родному краю пришпандорили человеку короткое "Крайродной", заменившее имя и фамилию на случаи, когда фамилия была без надобности. Любовь-тоска по краю родному проявлялась после приёма содержимого ёмкости "Белая головки".

- "Белая головка" достойна памятника не менее известных героев прошлого, не будь "белой головки" многие неприятные события могли миновать Россию... мать вашу. "Белая головка" заслуживает многостраничного романа прекрасными словами русского языка, а всякие повести, эссе, монографии и другие несерьёзные словесные выражения суть оскорбление великому напитку!

- Не развози, закругляйся, давай описание "белой головки"!

- "Слушаю и повинуюсь"! - "белой головкой" звалась пол литровая посудина наполненная мужской радостью по имени "Смирновская" Имя питию тянулось с до переворотных времён и потреблялась трудовым людом без страха и сомнений.

- Не понимаю: то "Белая головка" достойна гимна, то не даёшь сказать десяток слов в адрес мужской услады? Как понимать?

Поведение граждан после общения с белой головкой от древности до настоящего времени не меняется, и не изменится в ближайшие полсотни лет: как без белоголовой заводить пустые разговоры и орать глупые песни или пускать слезу?

Василь Васильич не пользовался ни единым из упомянутых проявлений чувств после "белой", но выпускал своё:

- Край родной... - прославление родного края начиналось без единой музыкальной ноты, но со слезой.

Посуда с усладой мужских сердец семь десятков лет назад опечатывалась сургучом на манер почтовых отправлений с разницей: если сургуч почтарей цвета шоколада не меняется до сего времени - на посудине "Смирновской" сургуч белый. Видел посудину, но по младости лет вкусить содержимое не позволяли:

- Мал ещё... успеешь...

Друзьям хватало одной посудины: Василию Васильевичу на уход в экстаз с исполнением гимна краю родному, а отцу, по определению матери, "осоветь"

По малости лет и знаний не мог спросить взрослого человека за сорок: