Прогулки по Риму

Чувство ненависти придало ей силы, она смогла оторваться от стены. Больную руку жгло, будто раскаленными углями. Но она не обращала на это внимания. Ее гнала вперед цель, и, движимая ею, Татьяна Николаевна наугад свернула с Марсала в какой-то проулок и оказалась перед небольшой площадью, вымощенной брусчаткой и залитой электрическим светом. Каменные дома, выходящие фасадами на нее, очень простые, четырех- и пятиэтажные, достаточно обшарпанные и совсем не аристократические, смотрели на нее закрытыми темными ставнями. Август — период тотальных отпусков, и вся Италия отправилась к морям по обе стороны Апеннинского сапога. Кто был побогаче — устремились на север, на Ривьеру в Лигурию или, наоборот, на южные острова — Капри, Искью; кто победнее — поехали на восточное побережье, в Римини. Там море ложится на берег теплым языком мелководья, и семьям с детьми отдыхается так же, как в Евпатории. Площадь была пуста, но с одной ее стороны, прямо лицом на Татьяну Николаевну, были обращены огромные сводчатые, темного дерева двери, высотой с трехэтажный дом, украшенные вверху пыльными витражами, а по обе стороны от них простирались стены монументального здания. От дверей на брусчатку вело несколько каменных ступеней, истершихся посередине от сотен лет и тысяч ног, а в боковом проеме, в удобной нише, закрытой от дождя и ветра, перед помятой джинсовой панамой для мелочи в свободной позе — вытянув вперед одну ногу и подогнув под себя другую — сидел маленький чернокожий человек с седыми кудрявыми волосами, завязанными сзади хвостом, и читал потрепанную толстую книгу, подсвечивая себе страницы карманным фонариком. Он расположился так незаметно, что Татьяна Николаевна сразу не различила его в тени проема. Она остановилась на нижней ступени и подняла голову. Резные двери были закрыты. Ночное небо разливалось над освещенной площадью. От стен домов, от брусчатки площади исходило дневное тепло, и ночью щедро согревающее воздух. А вверху, над розовой башней церкви — а это была она, все та же церковь, которую Татьяна Николаевна видела из окна гостиницы, — опять парил освещенный прожекторами Христос, никем в эту минуту, кроме нее, не видимый и не оцененный. И Татьяна Николаевна поняла, что она просто сделала круг: обошла вокзал и вышла к своей же гостинице, но с другой стороны. Бессилие охватило ее, и в мрачном отупении она сказала:

— Воистину, все возвращается на круги своя!

И вдруг услышала:

— Буоносера, синьора!

Татьяна Николаевна огляделась. На площади, казалось, всего было двое: Христос и она. Но вряд ли этот испитой хриплый голос мог принадлежать Спасителю, к тому же у него был, как и раньше, вполне равнодушный вид, а в голосе слышались теплые нотки. Татьяна Николаевна огляделась и тут наконец заметила маленького человека. Он смотрел на нее снизу вверх, отложив свою книгу, и улыбался.

В Москве у Татьяны Николаевны совсем не было опыта общения с нищими, да еще с чернокожими. Но сейчас она сообразила, что, возможно, это тот самый человек, который может быть ей полезен. Поэтому, остановившись в некоторой нерешительности, потому что не знала, как именно ей приступить к делу, она в ответ вежливо поздоровалась:

— Добрый вечер!

Очевидно, нищий вначале рассчитывал на щедрое подаяние. Услышав же русскую речь, он с разочарованием снова уткнулся в книгу: такие русские, как эта женщина, берегут каждый евро и не подают страждущим. Интерес у него угас, он нахлобучил на нос старенькие очки и снова погрузился в чтение. Каково же было его удивление, когда через некоторое время он услышал легкое покашливание: женщина все еще стояла возле ступеней. Он поднял голову от книги: она с непонятной настойчивостью разглядывала его. Что ей надо? Он присмотрелся внимательнее: вдаль он лучше видел без очков. Перед ним стояла невысокая женщина со светлыми русыми волосами и измученным лицом. И его собственный опыт нелегкой жизни подсказал ему, что мука ее была не поверхностна: дело было вовсе не в том, что она устала или хочет есть. Страдание глубоко гнездилось в ней. И хотя женщина была прилично одета — в кремовые легкие брюки и трикотажную белую кофту, но во всем ее облике — прическе, фигуре, светлых глазах — не было и следа уверенной благополучности, так свойственной праздным туристам. Вид ее был потерян и затравлен, как у животного, попавшего в сеть.

«Русские часто бывают такими, — подумал нищий и отвернулся. Вечер обещал быть пустым: итальянцы разъехались в отпуск, туристы, как назло, куда-то подевались. — Что ж, посижу до двенадцати, а потом побреду к фонтану. Может, Поль позволит продать несколько цветков?»

— Что вы читаете, синьор? — вдруг услышал он на довольно хорошем английском. С чего бы это вдруг русская заинтересовалась его чтением?

На всякий случай он продемонстрировал синьоре недвусмысленный неприличный жест, чтобы окончательно выяснить ее намерения, но она довольно спокойно и без негодования отвергла его рукой: «Нет! Это меня не интересует».

«Что же тогда?» Нищий встал в полный рост и изобразил на лице подобие улыбки, свойственной официантам.