Прогулки по Парижу. Правый берег

А откуда же он взялся на правом берегу Сены, этот полукруг бульваров, кто наметил ему трассу? Да все та же оборонительная стена Карла V, что тянулась от Карусели до Арсенала (самое слово «бульвар» идет от немецкого оборонительного «бульверка» или голландского «больверка» – променада поверх стены). Строили стену в середине XIV века, а к концу XVII уже разбирали ее бастионы как давно устаревшие: и войны пошли по-иному, да и город расползся дальше на север (в эпоху короля-Солнца как раз и стали застраивать полукруг виллами). Впрочем, даже и по сю пору ощущаются эти бульвары как некая граница парижского центра – за бульварами уже былые слободы, и улицы за бульварами честно прибавляют перед своим прежним названием эпитет «фобур» – стало быть, «слободская»: Фобур-Сен-Дени вместо Сен-Дени, Фобур-Монмартр вместо Монмартр, Фобур-Пуасоньер вместо Пуасоньер. Большие бульвары стали границей между несколькими парижскими округами, и, как ни странно, даже нынче, когда стираются в Европе границы между странами, переход за бульвар или за черту округа ощущается на бульварах. Но, конечно, не обязательно какая- то там «слободская» публика жила в «фобуре». Здесь зачастую строили лучшие архитекторы (вроде Леду) – для самых богатых, которые тут селились в погоне за чистым воздухом и простором. Недаром писал в свое время Бальзак, что «сердце Парижа нынче бьется между улицами Шоссе д'Антен и Фобур-Монмартр».

Начинаются Большие бульвары на западе с бульвара Мадлен, проходившего уже в XVII веке под стеной да так и называвшегося тогда – Подстенным. В пору расцвета бульваров (в 30-е годы XIX века) здесь был салон мадам Рекамье, рядом жила «дама с камелиями» – и к той и к другой захаживали славные люди столицы.

За бульваром Мадлен следует бульвар Капуцинок, который в эпоху Второй империи был разрезан надвое площадью Оперы. В доме № 43 в начале бульвара у его пересечения с улицей Капуцинок размещалось Министерство иностранных дел, у входа в которое 22 марта 1842 года упал по пути на службу сраженный апоплексическим ударом замечательный французский писатель Стендаль (Анри Бейль). Кузен писателя, случайно оказавшийся рядом, отвез писателя домой, где он и скончался в тот же вечер, не приходя в сознание. На том же углу вечером 23 февраля 1848 года раздался револьверный выстрел, с которого началась очередная революция… В доме № 35 по бульвару Капуцинок находилось в 60-е годы ателье фотографа Надара, который был не только замечательным портретистом и открывателем новых путей в фотографии, но и писателем, журналистом, рисовальщиком. Он оставил прекрасные фотопортреты Гюго, Бодлера, Делакруа, Ламартина. Он был воздухоплавателем и проводил аэрофотосъемку. Он первый предоставил свое ателье под выставку художников, которых со времени этой выставки стали называть импрессионистами. Отверженные академией импрессионисты свили гнездо на Больших бульварах. Здесь было несколько галерей, где их выставляли охотно (в одной из них трудился брат Винсента Ван Гога). На Больших бульварах в 1863 году впервые выставлялся Мане. В доме № 28 на бульваре Капуцинок, где был некогда аттракцион «Русские горки», позднее открылся концертный зал «Олимпия», на сцене которого пели все самые знаменитые эстрадные певцы и певицы Франции – и Жильбер Беко, и Шарль Трене, и Монтан, и Азнавур, и Жюльет Греко, и Жак Брель (равно как и «битлы», и «Роллинг Стоунз», и Эва Демарчик). Одна из примадонн «Олимпии», блистательная Мистангет и жила здесь рядом (в доме № 24). Дом № 27 привлекает внимание фасадом магазина «Самаритен» (работа Журдена, 1914-1917 гг.). Доска на доме № 14 сообщает, что здесь, в индийском салоне «Гран-кафе», 28 декабря 1895 года братья Люмьер впервые демонстрировали фильм.

Миновав грандиозный «Интеротель» (там внутри потрясающие салоны Бель Эпок) и столь популярное среди иностранцев, особенно среди англичан, знаменитое «Кафе де ла Пэ», мы с вами окажемся на площади перед Оперой (или Национальной академией музыки и танца) – великолепным, веселым, похожим на праздничный торт дворцом Гарнье. «А что это за стиль? – кокетливо спросила архитектора Шарля Гарнье императрица Евгения. – Ведь это не греческий стиль и не стиль Людовика XVI?» «Нет, – сказал архитектор. – То были стили того времени. А это стиль Наполеона III. Какие могут быть нарекания?» «Не ломайте себе голову, – буркнул император. – Она ровным счетом ничего в этом не понимает». Но театр этот и на самом деле стал символом стиля Наполеона III – эклектично-барочного, перегруженного деталями… Но и вы «не ломайте себе голову». Прелестное здание дворец Гарнье! И кто в нем только не танцевал (и Лифарь, и Нижинский, и Нуреев), чья музыка в нем только не звучала (и Чайковского, и Мусоргского, и Стравинского, и Мейербера, и Дебюсси…)!