Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Со страдальческой покорностью судьбе, подумал я, величественный холл этого отеля принимает еженощное бремя нынешних путешественников. Сначала большой автобус заезжает в портик, и невысокий гид выбегает и совещается с прилизанным молодым человеком за конторкой. За ним следует отчужденная и усталая вереница англичан, американцев и французов — все несут маленькие свертки или пакеты, а некоторые держат красные керамические jarras [65]или кожаные botas [66], которые им всучили крестьяне. Большие отели Европы уже подстроились под новый мир, и к путешествиям с гидом больше не относятся с насмешкой и презрением. Теперь гостям на одну ночь не предлагают презренный table d’hote [67]и не размещают за ширмами, словно их следует стыдиться; наоборот, мудрые отели знают, что блистательные дни богатых милордов никогда не вернутся и одинокий путник ныне — если он не пеший турист или велосипедист — абсолютная аномалия.

§ 2

Нет ничего более трудного для поддержания, чем репутация веселости. Бывают моменты, когда улыбке нужно исчезнуть с губ, когда остроумная реплика должна остаться несказанной, а искра в глазах — померкнуть. Именно такова, по моему ощущению, Севилья в июне. Когда снова начнется Страстная неделя, сказал я себе, и pasos [68]поплывут по улицам на плечах кающихся грешников, когда cofrad'ias [69]в капюшонах начнут ронять капли свечного воска на полночные мостовые, и saeta [70]опалят темноту — тогда это будет Севилья, о которой я читал; а за этим последует великая Feria [71], когда девушки с блестящими волосами наденут оборки в горошек и займут задние сиденья велосипедов и мотоциклов за спинами узкобедрых юношей в кордовских шляпах; в парках поставят casetas [72]и звук гитар и кастаньет будет приветствовать зарю. Тогда, заключил я, Севилья снова станет собой.

Удивительно видеть город в межсезонном настроении: в одном дворике Мадрида больше жизни, чем во всей Севилье. Люди, оставшиеся в этом раскаленном городе, выглядели бедными и сердитыми. Не было ни сияющих se~noritas, ни галантных caballeros, ни кокетливых знаков веером, ни смеха, ни влюбленного шепотка — по крайней мере, насколько я мог судить. Вместо этого толпы рабочих сражались по вечерам, чтобы попасть на трамвай до дома, они казались раздраженными и угрюмыми, даже при всех скидках на испанское неуважение к работе.

Я прошелся по знаменитой Сьерпес — улице, куда не допускается никакой транспорт. На вид она совершенно мавританская, и в летнее время над ней натягивают тенты, создавая желанную тень. Я ожидал найти окна ее лавочек заполненными удивительными и дорогими вещами, но в них был только хлам для туристов: кастаньеты, маленькие фигурки танцовщиц, деревянные быки, утыканные banderillas, маленькие китайские украшения и поддельные мавританские изразцы. То там, то тут на мостовой сидели группками, почти на краю дороги, пожилые хорошо одетые мужчины, болтали и курили сигары. Такие сборища можно увидеть в большинстве испанских городов. Они похожи на совет старейшин или игроков фондовой биржи, а на этой узкой мавританской улочке кажется, что мужчины должны носить тюрбаны. Помню, я спросил американку, вышедшую замуж за испанца, о чем так торжественно и сурово говорят эти мужчины, сидя на стульях у дороги.

— О женщинах, — ответила она без колебаний. — Это единственная тема.

Улицы старого города — одни из самых живописных в Испании, и совсем по-восточному внешность дома ничего не говорит о его интерьере. Прекрасные кованые ворота позволяют разглядеть очаровательные дворики, где можно увидеть фонтан, несколько гераней в горшках, пальму или облицовку мавританскими изразцами.

Я скитался по лабиринту узких улочек, выходя на неожиданные маленькие площади, и снова нырял в белые туннели, которые ожидаешь увидеть скорее в Африке. Иногда я слышал голос, поющий пронзительную песню в минорном ключе, которая обрывалась внезапно, словно прикушенная в воздухе. Поразительно: хотя мавров изгнали еще Фердинанд и Изабелла, голос Андалусии — до сих пор мавританский.