Распрощавшись с сеньором Бермехо, я увидел дорогой американский лимузин, чудом ухитрившийся проехать по узким улочкам; его окружала толпа людей. Все они пришли поглазеть на бледного, разодетого в пух и прах молодого человека с прилизанными волосами цвета воронова крыла и чахлыми бакенбардами на смуглых щеках. Юноша вышел из машины, вяло ответил на вздох восторга маленьким кивком, а затем медленно поднялся по ступенькам фабрики мечей. Это был, сказали мне, известный
Стена, которая до сих пор местами обрамляет Толедо, — средневековая, но в ней есть камни римские, готские и мавританские, так что это воистину зримое воплощение истории города. Я подумал, проходя мимо стены обжигающе жарким днем, что по цвету она точно такая же, как храмы, церкви и замки Сирии. Баальбек хранит тот же золотой отблеск, буровато-желтый, как пустыня; и такой же оттенок имеет Калат-Семан — монастырь, где совершал свой духовный подвиг святой Симеон Столпник; а также великий замок крестоносцев Крак де Шевалье. Стена Толедо до сих пор прочна и горделива — там, где еще сохранилась, — и я видел много бойниц, из которых лучник мог пустить стрелу и скрыться за машикулем. Моя тропа вела вниз, к Тахо, которая обнимает Толедо коричневой рукой со всех сторон, кроме севера. Здесь, на юго-западе, река протекает по ущелью, берега которого соединены узкой дорожкой из золотистого камня Пуэнте-де-Сан-Мартин, мостом святого Мартина, чьи арки изящно выгибаются над водой, что плещется в сотне футов внизу.
Стоя на мосту, я видел внизу розовые тела мальчишек, то и дело плюхавшихся, словно лягушата, в Тахо с камней, а полные зависти младшие братья внимали их воплям и плеску на берегу. На дальней стороне моста земля поднималась раскаленными бурыми уступами, там виднелся ряд белых домиков, идущий параллельно реке. На похожем мосту Эль Греко писал свой вид Толедо, который теперь находится в музее Метрополитен в Нью-Йорке, — город на этой картине странно зеленый, на мой взгляд, потому, что ландшафт здесь обычно выгорает до бурого цвета, а также облачный. Буря, которую нарисовал Эль Греко, очевидно, была делом рук какого-то чародея, и в ее мертвенном свете белый-белый город выглядит обиталищем святых и волшебников.
За столами снаружи одного из домиков сидела веселая компания Санчо Панс, игравших во что-то азартное с помощью железных крышечек от бутылок минеральной воды. Я нашел свободный столик и был одарен кувшином белого вина, за который у меня спросили всего пять песет. Сидя и теньке, я смотрел на город, карабкающийся по холму всех оттенков бурого и достигающий высшей точки у гордых руин алькасара, где во времена гражданской войны солдат-христианин отказался повиноваться коммунистам, хотя знал, что ценой будет жизнь его сына, заложника в руках врагов; на колонны церкви Сан-Хуан-де-лос-Рейос, чьи стены увешаны кандалами, сбитыми с христианских рабов; на узкий мост, чья легенда — первая история, которую слышит приезжий в Толедо. Это история о супружеской верности и изобретательности: говорят, прежде чем мост был закончен, архитектор заболел и признался жене, что недооценил нагрузку на арки и потому боится, что, когда уберут леса, сооружение рухнет в ущелье, унося с собой его репутацию. Жена велела ему не волноваться и уверяла, что все будет хорошо. Однажды ночью, возможно, под покровом эльгрековской бури, она прокралась к мосту и подожгла леса — мост обрушился: как посчитали, случайно. Архитектор пересмотрел расчеты, и быстро отстроенный заново мост стал гордостью Толедо. Но после этого разумность изменила архитекторской жене, и она призналась в своем грехе архиепископу Тенорио; а тот, вместо того чтобы проклясть женщину, поздравил ее мужа с верной и находчивой женой.