Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Обговорили пенсион, который так никогда и не был выплачен полностью, определили резиденции — и старинные золоченые кареты вместе с длинной колонной экипажей и повозок двинулись на север, увозя Карла, Марию Луизу и Годоя в пожизненное изгнание. Увезли всех, кроме мрачного и возмущенного Фердинанда, которого восемь лет спустя его храбрая и преданная страна призовет править под именем Фердинанда VII. Но прежде чем кареты отъехали и упал занавес, мрачный фарс мгновенно превратился в эпос. В Байонну прискакал гонец, покрытый пылью, с вестью, что народ в Мадриде восстал и сражается с войсками Мюрата. Это было Dos de Mayo. Простые люди Мадрида вдруг поняли, что их правителей обманули. Вырвавшись на Пуэрта-дель-Соль и прилегающие улицы, вооруженные железными костылями, ножами, кочергами, клеймами для быков и всем, что смогли найти, они убивали каждого француза, который попадался им на глаза. Мюрат вызвал кавалерию, среди конников были мамелюки, чьи кривые ятаганы и тюрбаны несомненно пробудили древнюю память о маврах и еще больше взъярили толпу. Гойя тоже присутствовал — и оставил свое свидетельство о тех событиях в Прадо. Это оказался тот самый случай, когда задета испанская гордость и вскипает испанская ярость, и никто — меньше всех Наполеон — не понимал, насколько это опасно. Первые выстрелы войны на Пиренейском полуострове прогремели в Мадриде; они росли и ширились и превратились в великую канонаду, которая закончилась только на поле Ватерлоо.

«Земная троица» продолжала жить вместе, как настоящие и преданные друзья — до самой старости. Маленькие зарисовки о них в изгнании часто всплывают в мемуарах и дневниках того времени. Мы видим троих неразлучных стариков под небесами Франции или Италии. Мы узнаем, что престарелый король разнообразил ссылку коллекционированием и починкой часов, а также игрой на скрипке. Барон де Боссе рассказывает, как однажды вечером Карл пытался сыграть квинтет Боккерини с четырьмя итальянцами и закончил исполнение гораздо раньше. Король вошел, утирая лоб красным платком, в комнату, где королева и Годой слушали состязание. «Вы видите, вы слышите? — воскликнул он. — Они не могут угнаться за мной. О, если бы мой виолончелист Дюпон был здесь! Он-то привык играть со мной. Но римляне не справляются: для них это слишком». Для него музыка была проявлением сословного превосходства; однажды, уйдя на несколько тактов вперед, он заявил: «Короли никогда не ждут».

Годой часто катался со старой королевой на лодке по маленькому озеру в садах виллы Маттеи, а король стоял на берегу, сияя от удовольствия. Однажды французского дворянина, навещавшего королевскую семью, когда те жили на вилле Боргезе в Риме, Мария Луиза спросила, видел ли он когда-нибудь Годоя в парадной форме Князя мира. Когда тот ответил, что никогда не имел этого удовольствия, королева воскликнула: «О, вы должны увидеть его в этом прекрасном наряде: вы оцените, как ему идет!» Король поддакнул, восхищенный этой идеей. Костюм принесли, и стареющий фаворит, совершенно не смущаясь, торжественно переоделся. «Пройдись, Мануэль», — велела королева. И Годой гордо прошествовал по комнате. «Qu’il est beau!» [15]— сказал королева. «Qu’il est beau!» — сказал король. «Mon Dieu, qu’il est beau!» [16]— эхом отозвалась свита. Затем фаворит переодевался в мундиры гранд-адмирала, генералиссимуса и капитан-генерала, и трудно сказать, кто больше наслаждался всем этим: король, королева или сам Годой.

Когда королева умирала, с ней был только он. Король ушел поохотиться. Стояла суровая зима, и было невозможно отапливать мраморные залы палаццо Барберини, в которых они тогда жили. Ледяной ветер трамонтана влетал в спальню королевы и пронизывал камчатные занавеси, под которыми лежала королева, умирая от пневмонии. Годой спешно послал за королем и записал в день, когда она умерла: «Я выполнил долг дружбы, и она примирилась со Спасителем». Король получил вести о смерти королевы несколькими днями позже и написал: «Друг Мануэль, я не могу описать, как я пережил тяжелейший удар потери моей возлюбленной жены после пятидесяти трех лет счастливой супружеской жизни». Марии Луизе было шестьдесят восемь лет, а Годою пятьдесят два, и его ожидали еще тридцать два года жизни.

Он посетил роскошные похороны своей госпожи в базилике Санта-Мария Маджоре. Присутствовал двадцать один кардинал, поскольку Мария Луиза была верной дочерью церкви и в Риме ее принимали со всеми королевскими почестями. Затем — престранная история — по приказу папы ее тело увезли и поместили в склеп собора Святого Петра, чтобы дождаться перевозки в Эскориал. Мария Луиза, совершенно точно, — единственная женщина, которая когда-либо лежала среди пап римских. Ее саму это наверняка бы повеселило.

§ 5