Прогулка заграницей

— Нѣтъ, сначала, когда я спросилъ объ ихъ предположеніяхъ относительно дальнѣйшаго путешествія, то они отвѣтили, что намѣрены пробыть здѣсь еще недѣлю и осмотрѣть окрестности, но подъ конецъ разговора, когда я замѣтилъ, что мы оба съ большимъ удовольствіемъ готовы сопровождать ихъ въ этихъ экскурсіяхъ и предложилъ имъ представить васъ, то они нѣсколько какъ бы замялись и спросили, не изъ того ли самаго и вы заведенія, въ которомъ былъ и я. Я отвѣтилъ, что да, и тогда они сказали, что измѣнили свое рѣшеніе и завтра же уѣдутъ отсюда, чтобы навѣстить какого-то больного родственника въ Сибири.

— О, Боже, вы перешли всякія границы! Вы достигли высшихъ предѣловъ глупости, какихъ можетъ только достигнуть человѣкъ. На вашей могилѣ я воздвигну, если только не умру раньше васъ, памятникъ въ видѣ ослиной головы въ Страсбургскую колокольню величиною. Они хотѣли знать, не изъ того ли самаго «заведенія», изъ какого вырвались вы, и я? Да? Что они подразумѣвали подъ этимъ «заведеніемъ?»

— Я не знаю; мнѣ не пришло въ голову спросить у нихъ.

— Да я это знаю. Они подразумѣвали убѣжище, убѣжище для и_д_і_о_т_о_в_ъ, понимаете вы теперь? Итакъ, они теперь думаютъ, что мы съ вами пара. Что вы теперь о себѣ будете думать?

— Право, не знаю. Не думаю, что я сдѣлалъ что-либо дурное, по крайней мѣрѣ, у меня вовсе не было такого умысла. Это очень милые люди и, какъ мнѣ кажется, я имъ тоже понравился.

Гаррисъ проворчалъ еще нѣсколько язвительныхъ замѣчаній и ушелъ въ свою спальню «сломать что-нибудь изъ мебели», какъ онъ выразился. Это ужасно непостоянный человѣкъ; всякая бездѣлица способна измѣнить расположеніе его духа.

Я былъ порядочно таки измученъ молодой женщиной, но что за бѣда, я вымѣстилъ на Гаррисѣ. Чужая болячка служитъ отличнымъ лекарствомъ для своей собственной.

ГЛАВА XXVI

Дворцовая церковь славится своимъ органомъ. Въ теченіе лѣта, около 6 часовъ вечера, туристы цѣлыми толпами наполняютъ церковь и, заплативъ одинъ франкъ, наслаждаются шумомъ. Посѣтители не стоятъ спокойно на одномъ мѣстѣ, а разгуливаютъ по всему храму, и шныряютъ въ толпѣ входящихъ, при чемъ шаги ихъ звонко раздаются по полу изъ каменныхъ плитъ. Ходьба эта взадъ и впередъ почти не прерывается и сопровождается по минутнымъ хлопаньемъ дверей, кашлемъ, разговорами и чиханьемъ многочисленной публики. Между тѣмъ громадный органъ гремитъ во всю свою силу, какъ будто бы задавшись непремѣнною цѣлью доказать всему міру, что онъ дѣйствительно самый большой и самый сильный органъ въ цѣлой Европѣ и что эта маленькая, подобно какому-то ящику, церковь и есть самое подходящее мѣсто, чтобы какъ можно рельефнѣе выказать всю его мощь. Правда, и на этомъ органѣ исполняютъ иногда очень недурныя и мелодическія вещи, но постоянный шумъ шаговъ не даетъ возможности прослушать и даже иногда замѣтить ихъ, тѣмъ болѣе что какъ бы опомнившійся органистъ тотчасъ же затѣмъ начинаетъ извлекать цѣлую лавину звуковъ.

Торговля Люцерна состоитъ главнымъ образомъ въ продажѣ различнаго рода бездѣлушекъ для туристовъ на память; лавки биткомъ набиты альпійскими кристаллами, фотографіями видовъ и вещицами, рѣзанными изъ дерева и слоновой кости. Я не могу утаить того обстоятельства, что большинство этихъ послѣднихъ представляетъ копіи съ Люцернскаго Льва. Этихъ львовъ повсюду цѣлые милліоны. И всѣ эти милліоны львовъ не болѣе какъ пасквили на оригиналъ, въ которомъ есть что-то неуловимое, торжественно трогательное, чего не могутъ схватить копіисты. Даже солнце оказывается несостоятельнымъ; и фотографы, и ваятели даютъ вамъ умирающаго льва, но и только. Фигура его правильна, постановка правильна, пропорціи всѣ вѣрны, но то необъяснимое нѣчто, которое дѣлаетъ изъ настоящаго «Люцернскаго Льва» самую живую и въ тоже время самую меланхолическую глыбу камня, отсутствуетъ.

Левъ лежитъ на своемъ логовищѣ у отвѣснаго края не высокой скалы, которая служитъ ему постаментомъ; какъ самая фигура, такъ и постаментъ высѣчены изъ материковой скалы, выступившей въ этомъ мѣстѣ надъ уровнемъ земли. Величина его колоссальна, осанка полна благородства. Голова его наклонена, сломанное копье торчитъ у него за плечами, вытянутыя лапы покоятся на лиліяхъ Франціи. Со скалы свѣшивается виноградъ и колышется отъ набѣгающаго вѣтерка, откуда-то сверху бѣжитъ прозрачная струя воды и падаетъ въ бассейнъ у подножія, а въ спокойной водѣ бассейна, среди водяныхъ лилій, какъ въ зеркалѣ, отражается фигура льва.