Программист и бабочка

– Разве ты способен поверить, что они плохие? Кнаппе, послушай меня. Опусти револьвер…

Откуда она знает, как зовут мой меч?!

– …вдруг ты испугаешься и выстрелишь. Бог тебе этого не простит! Не бери грех на себя, Кнаппе. Я не знаю, как тебя занесло в компанию этих ублюдков-головорезов, ты ведь белый мальчик, наверняка у тебя хорошие мама и папа, ты просто оступился, сбился с пути истинного. Это ничего, это не страшно. Пока еще можно все исправить. Тебя никто не будет ругать, я обещаю!

– Мама умерла, – буркнул я.

– Бедный. Бедный мальчик. Я понимаю тебя. Мама умерла, ты один, а тут эти негодяи. Такого хорошего, доверчивого ребенка легко запутать. Ну, вот видишь, ты уже начинаешь понимать, что нехорошо поступаешь, правда?

Я и вправду чувствовал себя как-то совсем уж смущенным. А вдруг сеньор Бермундес и вправду не рыцарь? Мама ведь говорила, чтобы я был осторожней, что живем мы в черном квартале, что тут много нехороших мальчиков и мужчин, которые делают плохо. Она говорила, чтобы я с ними не водился. Ах, как жаль, что падре уехал, я бы спросил у него.

– Быть белым, бледнокожим плохо, – совсем уж невпопад сказал я.

– Что ты?! – ахнула тетя, – Что ты говоришь?

– Мама, он холосый? Этот бальсой мальчик холосый? – показала на меня пальчиком Белла. У нее была такая ручка… маленькая, будто кукольная, пухленькая, такая мягкая на вид. Просто сказочная. Да и личико впрямь походило на ангельское.

– Он очень хороший, милая. Правда. Кнаппе, а знаешь что! Давай ты будешь жить у нас, а? Я не заменю тебе маму, но буду любить, и, может, со временем, ты сам скажешь мне «мама», а моих ангелочков назовешь сестрами. А?

– Мама, я не хочу такого брата! – возмутилась Роззи.

– Тихо, солнышко. Кнаппе…

Она все говорила и говорила. А я все больше путался. А как же мечи? Да ведь это же просто пистолеты и ружья. Я играл такими же, только ненастоящими, когда еще была жива мама. Кажется, дома даже валяется парочка пластмассовых пистолетов. Мама еще не любила, когда я ими играл, хмурилась и говорила, что стрелять это плохо. Но потом целовала, и я убегал играть на улицу.

А драконы? Или это просто были большие собаки? Да, скорее собаки. Падре говорил, что драконы большие, как целый дом. И они летают… и огонь выдыхают. Неужели?..

Что я здесь делаю? Зачем все? В чужом доме, с пистолетом…

Я?

– Кнаппе, отдай мне револьвер. Ты ведь все понял, да? Только не пугайся, не стыдись, ты ни в чем не виноват! Отдай мне пистолет…

И я уже протянул ей руку с револьвером, она сделала шаг, отодвигая Роззи в сторону, но тут раздался хлопок выстрела и короткий вскрик мужчины.

– Антонио! – выдохнула тетя. Она моментально побледнела, из глаз ее ушла вся доброта. В которой я почти утонул. Это заставило меня отступить на шаг и напрячься.

– Мама? Что там, мама? Это папу убили?

– Ма-ма-а…

– Кнаппе, отдай мне револьвер, быстро! Или выкинь его и пойдем! Дай нам пройти, быстрее!

– Стойте… – робко ответил я, направив меч на нее. – Стойте!

– Да что с тобой такое? Ты совсем из ума выжил, молокосос? – закричала она. – Они сейчас придут сюда и убьют нас! И тебя тоже!

– Стойте! – я не знал, что со мной. Кто эта страшная тетя – колдунья? Или нет? Мне было страшно, я хотел, чтобы пришел большой и умный Рыцарь и все решил за меня. Но она продолжала наступать, и я боялся все больше.

Но ведь убивать – это плохо? У Беллы такая красивая ручка, у нее такое красивое лицо, даже сейчас, когда она плачет.

А вдруг она сделает мне больно? Эта тетя…

– Ну, все, Кнаппе, хватит! Хватит, я сказала, дай это сюда! – она шагнула, и я упал, продолжая целиться в нее. Путь к двери освободился, и она отступила.

– Сейчас мы уйдем. Если хочешь, пошли с нами. Только не вздумай стрелять! Иначе я сделаю тебе очень-очень больно… Пошли Роззи, бери за ручку маленькую и проходи к двери у меня за спиной.

– Стойте, – совсем уж прошептал я.

Автор

«Ну и что? Убить или отпустить?» – закусил губу Олежек. Он был человеком добрым и делать из своего героя совсем уж негодяя не хотел. Но если отпустить заложников, то как закончить смачно? А ведь конец, верил он, обязан быть смачным, четким… конечным.

Роковой выстрел и окончательное сумасшествие, или даже полное раскаянье и прозрение – это сильный конец, драматичный. Качественную слезу вообще выдавить из читателя куда проще, чем сочинить интересный хеппи-энд, вызывающий благодарную улыбку.

С другой стороны, и нынешний читатель, и современный издатель предпочитают концы хорошие, счастливые. Тем более, покупая журнал, человек рассчитывает расслабиться, а не нагружаться негативом по самые уши.

Что делать?

Автор думал, и скоро у него появилось легкое, почти неуловимое чувство «правильного» конца. Конца, продиктованного не только мыслями отвлеченными, а и характером героя, его возрастом, взглядом на субъективный и объективный миры. Но довести ощущение до законченной мысли он не успел, зазвонил телефон:

– Олег, ну что?

– Э-э, что «что»?

В трубке вздохнули, и молодой талант похолодел – это ж тот самый издатель почтил его своим звонком! А он возьми да и сядь в лужу.

– Повесть готова?