Рыцарь учил меня жизни, наставлял, как справляться с прихвостнями Тирана, с негодяями копами. Они страшно трусливы, очень боятся, что рыцари пойдут походом на их хозяина, (да сожрет его душу дьявол) и низвергнут его. И сам Тиран этого боится, поэтому набрал в ряды верных ему копов – самых отъявленных злодеев, головорезов, которые ходят по улицам города и следят, чтобы рыцари не носили с собой мечи и копья, свое верное оружие. Поэтому и нужны сеньорам оруженосцы, такие, как я. Конечно, коп и к девятилетнему мальчику пристать может, избить, деньги отнять, или еще как обидеть. Может и оружие найти, но суду подлежит лишь взрослый мужчина, поэтому наказание, которым грозит нам Тиран за ношение мечей и копий несоизмеримо меньше, чем то, что ожидает взрослого мужчину. И весь народ гнет спины перед копами, страдает, но терпит Тирана, потому что сделать ничего не может и боится. Рыцари же, число которых невелико, исподволь борются с Тираном и слугами его. Было бы рыцарей больше… они бы тогда ого-го! Показали бы Тирану все адовы муки.
В любом случае, дурацкие правила трусливого Тирана не мешают моему благородному господину и его товарищам совершать подвиги. Много еще злодейства рождает наша земля, а рыцари, как врачеватели, уничтожают опухоли зла, очищая и облагораживая мир. Сам я, правда, пока подвигов не увидел, слишком мало нахожусь рядом с рыцарями, но другие оруженосцы мне рассказывали, что сэр Бермундес среди прочих рыцарей славен особо, уважаем и дел благородных совершил немало.
Зато я дважды становился свидетелем дуэлей, поединков между рыцарями. И тогда Хуан-Родриге брал свой меч с моей руки и поражал обидчика. Один раз даже до смерти.
А еще мы часто ходили к прекрасным дамам, что жили в двухэтажном доме через два квартала от моего двора. Все они были одиноки и с радостью отдавали сердца и любовь рыцарю, посетившему их.
– Сиди здесь, жди меня, – говорил мне в этих случаях Хуан-Родриге, оставляя у двери. И добавлял: – подрастешь маленько, закорешим тебя, тогда я сам тебе ночь с девкой подарю, хы-ы!
Да, мой господин обещал мне, что и я стану рыцарем, что и меня они примут в свои ряды, несмотря на богонеугодное происхождение. Но эту честь надо заслужить, сражаясь рядом с господином, совершая подвиги наравне с ним. Я верил, я знал, что так и будет. Если только отец к тому времени не прибьет меня окончательно…
– Хм… недурно, – похвалил себя автор, бодрясь. – Вот только нафига я отвлеченное вступление забабахал, разрази меня безвкусица? Ладно, прочитаю разок и решу, оставлять или резать.
Олег Химмельман был автором молодым, но очень старательным и даже где-то талантливым. То есть сам-то он себя не слишком глубоко в душе считал именно талантом, пусть не гением, но и далеко не середнячком. И ладно бы только Цыпа называла его «мой гениальный котик», преданно выпучивая глазки на каждую строчку нетленной писанины, но ведь и мэтры, признанные Короли, Магистры, Императоры литературных конвентов не ругали и даже наоборот – покровительственно улыбались, одобрительно хмыкали в окладистые бороды и указывали на простительные молодому таланту незначительные огрехи текста. Олег хорошо умел выбрать момент разговора, и в этом тоже был его талант.
Постепенно молодой автор сумел засветиться аж в трех журналах, завести знакомство с их редакторами и теперь раз в месяц, редко – в два месяца, его рассказ выходил под обложкой одного из бумажных «храмов фантастики».
Короче говоря, мы говорим о перспективном, интересном авторе. Говорим безо всякой иронии и уж тем более, упаси господи, без сарказма. Говорим уважительно и с надеждой. Говорим, старательно черкая абзац за абзацем, а тем временем Олег уже прочитал первые страницы будущей повести, и был собой доволен:
– Цыпа, ты послушай только, какое удачное имя я придумал одному из героев, – крикнул он в сторону кухни.
– Ммм?
– Сэр Рыцарь Хуан-Родриге Бермундес…
– Третий? – невинно спросила Цыпа.
– Почему третий? – озлился Олег. – Очень даже первый, Цыпа моя, самый что ни на есть уникальный.
– Прости, милый! Не обижайся, я задумалась и не сразу поняла, о ком ты говоришь.
Ох уж эти женщины, как легко они сбивают полет мысли художника, выдергивают его из нирваны созерцания сотворенного. Одно радует – в борьбе с депрессиями художника мадамы столь же успешны.
Махнув рукой в сторону мелькнувшей Цыпиной попы, Олег вернулся к тексту.
«И ведь не планировал же никаких: «Сеньоры, садитесь и слушайте сказку», а как складно получилось. Не иначе, свыше нашептано… Ни за что не стану убирать, оставлю».
Подумал и решительно двинулся дальше по тексту.
«Вот интересно, что молодая немецкая пара потеряла в Пуэрто-Рико? Ммм… бежали от правосудия? Приехали волонтерами? Или вот – она происходила из богатой и знатной семьи, а он был конюхом, красивым, благородным, но без гроша за душой. Их родители были против союза молодых, и они сбежали на край земли! Чушь! Оставлю все как есть, в конце концов, это неважно. Зачем я вообще сделал мальчика немцем? Нашептано свыше?.. Гм».