Программист для преисподней

Это был сюрприз. Я рано радовался. Оказывается, Каценович имел в виду лишь свою тетрадку-песенник. В принципе, верно: для него это была самая большая ценность, и отвечая на вопрос о тетради, он автоматически имел ввиду именно свой песенник. На всякий случай, я все же взял в руки зачехленную гитару. Снаружи, сбоку к чехлу был пришит вместительный карман, закрывавшийся на молнию. Я открыл его. В кармане лежал комплект запасных струн и прочие мелочи, которые стоит иметь при себе гитаристу. Кроме этого в кармане лежали две почти одинаковые общие тетради. Одна из них была песенным архивом. А вот вторую я узнал сразу. Это та самая Сережкина тетрадь, на поиски которой я угробил половину утра. Компьютер, зная психологию Каценовича, разместил мое сокровище в его персональном сейфе.

Убедившись, что все в порядке, я освободил Каценовича, а сам устроился в дальнем уголке его сознания. План действий мы с ним уже составили: перед тем как зайти к Арику, мне хотелось немного погулять по городу.

Каценович честно постарался показать мне все местные достопримечательности. Моим первым впечатлением от увиденного стал царивший вокруг красный цвет. Город был красным. Бесконечные флаги и огромные транспаранты с лозунгами виднелись повсюду. На доме напротив висел огромный агитационный щит, закрывая собой окна нескольких квартир. Я мысленно посочувствовал жильцам.

Мы шли по прямому, непропорционально широкому проспекту. По дороге с завыванием проносились переполненные троллейбусы, громыхали трамваи. Автомобили, в подавляющем большинстве старые, ехали осторожно, огибая ямы в асфальте. Вдоль проспекта тянулся красивый благоустроенный тротуар, но между ним и ближайшими домами лежал десятиметровый участок глиняной целины. От троллейбусных остановок по направлению к домам отходили утоптанные тропинки. Сейчас, летом, пустырь был покрыт толстым слоем знаменитой среднеазиатской пыли. Я представил себе, каково добираться по этим тропинкам во время дождя, и подивился строителям.

По проспекту мы дошли до станции метро. В отличие от помпезного московского метрополитена, в котором я, можно сказать, вырос, здешнее метро было маленькое и уютное. Поезд ничем не отличался от привычного мне московского, все было таким узнаваемым, домашним. Я закрыл глаза и полностью погрузился в знакомый с детства ритм движения. Можно было легко представить, что я снова в Москве. Привычный перестук колес успокоил меня, головная боль прошла.

Проехав две станции, мы вышли из вагона, прошли через зал и оказались в подземном переходе. Наверх вели широкие гранитные ступени. Пока мы поднимались, я загляделся на стены перехода, которые, как и зал станции, были выложены красивым местным мрамором. Наконец я поднял глаза, вздрогнул и порадовался тому, что контроль над телом сейчас у Каценовича.

Наверху, прямо напротив выхода из подземного перехода, стоял гигантских размеров транспарант с портретом руководителя компартии республики. По мере того, как пассажиры метро поднимались по лестнице, этот портрет возникал перед ними, как встающее на рассвете солнце. А если засмотреться по сторонам, а потом резко поднять голову, то портрет вставал перед прохожим сразу во всей своей красе. Так и случилось со мной.

Пока я приходил в себя от полученного шока, я услышал за спиной детский плач. Я оказался не единственным, на кого подействовал портрет. Маленький мальчик, лет трех-чтырех, шел за ручку с мамой и смотрел по сторонам, думая о чем-то своем. Внезапно он поднял головку и обнаружил, что на него в упор смотрит огромное лицо с портрета. Испуганный ребенок заплакал. Мать, не разобравшись в чем дело, громко спросила его:

– Что случилось, мой маленький? Кто тебя испугал?

– Дядя!

– Какой дядя, где? – женщина остановилась и недоуменно огляделась по сторонам.

– Вон тот дядя! – закричал малыш, показывая пальцем на портрет. – Я его боюсь!

– Ну, что ты, этот дядя очень хороший! – Теперь уже была напугана мать малыша.

– Нет, он плохой, – громко, на весь переход кричал перепуганный карапуз.

Не вдаваясь в дискуссию, женщина схватила ребенка на руки и, шепотом отчитывая сынишку за что-то ему непонятное, бегом поднялась по лестнице, свернула за угол и исчезла из нашего поля зрения.

Я понял, что прогулка по городу мне надоела. Мы проходили мимо гастронома, и я предложил Каценовичу зайти туда. Перед входом в магазин я взял контроль в свои руки. Сейчас это давалось мне совсем легко. Каценович как бы засыпал на это время, и я свободно управлял его телом как своим собственным. «Мы идем в незнакомый дом, – подумал я. – Надо купить что-нибудь для хозяев, не идти же в гости с пустыми руками…».