- Слыхал, сын лысого Никиты, со всем своим выводком туда подался. Просит американское гражданство. Как ты думаешь, дадут? - Сыну Хрущева обязательно. Вся элита туда перебирается. - А ты? - Я, отец, не элита. Но элите нужна моя голова. И не там, а здесь. - А народу? - Не говори, отец, высоким стилем. Народ, как и в старину, безмолствует. Опять. Не ты ли нам, ученикам, рассказывал, как после нашествия татаро-монгол целых три десятилетия Россия пребывала в шоке. Но шок прошел, и Россия исподволь собрала силы для Куликовской битвы. Что-то подобное происходит и сейчас. А что делаешь ты? - Обслуживаю элиту... Изучаю. Побеждает тот, кто знает противника изнутри... А переметываться, как сын Хрущева... Я же не сволочь. Даже если обо мне что-то услышишь пакостное, не верь. Время у нас такое, с открытым забралом не совайся. Наша государственная машина изуитски изощрена. То, что у тебя на уме, должно быть только у тебя. Помнишь, ты говорил, на смену нам, старым партийцам, идут комсомолята. Но они-то оказались без морали. - Я тебя понимаю, - глухо произнес отец, пряча в шкатулку письмо бывшей невестки.
Михаил Евстафиевич посмотрел в сторону кухни - там Антонина перемывала посуду. Подошел к книжной полке, снял том "Истории Государства Российского", из книги достал конверт. - Я тут скопил маленько. - Это что? - Доллары. Ровно двести.
Сын укоризненно взглянул на отца: - Так вот почему ты так похудел! Это я на выкуп... - Ах, отец!..
Фидель Михайлович обнял старика, не удержался, позвал: - Тоня! - Я слушаю, - Из кухни выглянула Антонина Леонидовна, в цветастом фартуке, раскрасневшаяся у плиты. Заметила, что у Фиделя глаза от волнения полны слез.
Фидель Михайлович показал конверт: - Батя вот обменял пенсию на валюту. Чтоб Олежку выкупить. - Да? - засияла Антонина Леонидовна . - Я не знаю, сколько в конверте, но недостающую сумма добавлю. Они сколько просят - миллион?
Михаил Евстафьевич с недоумением посмотрел на молодых: к чему такая злая шутка? Только Фиделю Михайловичу было известно: Антонина Леонидовна не шутила. Миллион, по крайней мере, у неё найдется. На квартире, на Котельнической набережной, она открывала при нем большой кожаный чемодан он весь был набит стодолларовыми купюрами. Тогда она сказала: "Здесь чуть больше миллиона". - "Откуда они?" Тоня улыбнулась: "На глупые вопросы деловая женщина не отвечает". Так и не призналась, откуда у неё миллион. Фидель Михайлович, зная наши порядки, предостерег: "Узнают - ограбят". Она засмеялась: "А кто ведает? Я да ты". И в свою очередь предостерегла: "Без меня к чемодану не прикасайся". Они оставили чемодан с деньгами в кладовой, считай, на видном месте.
Отец, не слушая гостей, побежал в магазин: гости забыли привезти хлеб. Старик обожал черный московской выпечки: орловский, бородинский, бронницкий. В Москве умеют делать хлебы. В Приосколье тоже умеют, но пекут исключительно белый - он дороже и меньше с ним возни.
Оставшись одни, москвичи обсудили план воскресного отдыха. - Я тебе покажу Оскол, - пообещал Фидель Михайлович. - В детстве я с отцом ездил туда на рыбалку. Уху, правда, не варили, да и какая уха из красноперок и уклеек? А вот полевой завтрак под зелеными ивами у самого среза воды - это еда! Хлеб с соль, отварная картошка, малосольные огурчики. Закусываем и на поплавки смотрим: чей первый пойдет под воду? Представляешь? - Представляю, - с готовностью кивнула Антонина Леонидовнна и вдруг погрустнела. - А меня батя водил в горы. У нас тоже есть речки. Течение быстрое-быстрое, и вода прозрачна, как майское небо. Видна каждая рыбешка. А рыба - что молния. У вас на Кавказе называют её хариус. Батя ловил на спининг. В руке - удочка, за спиной - автомат. Батя и стрелять научил меня в горах. Как-то батя захватил с собой кольт - для меня. Кольт мне показался тяжелым, как килограммовая гантель. Но выстрелила - удержала в руках. Мне тогда ещё и семи лет не было. С тех пор не расстаюсь с оружием. - Ладно уж... - Фидель Михайлович обнял жену. - Ты хоть сегодня без оружия. - И сегодня. Всегда... - Она отвела руку. - Пощупай под мышкой. Справа.
Фидель Михайлович пальцами провел по шелковому бюстгалтеру. Верно, у правой груди - пистолет. Миниатюрный, словно игрушечный. - А почему справа? - Я же левша.
Из магазина вернулся отец. Принес ещё теплый каравай, три селедки и полную авоську огурцов. Под огурцами в газетке - поллитровка.
- Встретил Алену Кунченко, свою ученицу, - рассказывал отец, выкладывая на кухонный стол съестные припасы, - Несет огурчики. "Это вам", - говорит. Вся улица уже знает, что ты приехал, да не сам, а с молодой женой. Я никому ничего не сообщал. А надо же - узнали... Да, Фидель, чуть было не забыл. Машину на сигнализацию поставили? - А зачем? - Машина-то новая. Приметна. Ее лучше, конечно, в гараж. Сосед свою "копейку" продал... Я договорюсь.
Договариваться не пришлось. Соображали застолье - выпили по рюмашке, по второй. Михаил Евстафьевич и себе позволил - по случаю. Даже удивился: "А сердцу-то легче!" Водочка, оказывается, и лечить может.