Весь следующий после разговора день Яхнина провела на рабочем месте, просидела аж до одиннадцати ночи. В институте не было ни души, когда Анечка сдавала на вахте ключи. Стояла теплая летняя погода, моросил небольшой дождик, но шоссе было практически сухим. Анечка, не слишком опытный водитель, ехала очень осторожно. Не превышая скорости, она вкатилась на Бутырскую эстакаду. Внизу пробегала Новослободская улица, почти пустынная в поздний час, впрочем, и на эстакаде транспорта не наблюдалось, Яхнина рулила в одиночестве.
Вдруг непонятно откуда, словно джинн из бутылки, материализовалась светлая машина «Жигули», то ли серые, то ли голубые… Анечка подалась вправо. Автомобиль сделал то же самое… Дальнейшее заняло секунду. Удар, скрежет… От ужаса Яхнина завизжала, выпустила руль… Земля и небо пару раз поменялись местами… Потом возникла дикая боль, и больше Анечка ничего не помнила. Ни того, как горела, ни того, как подъехала «Скорая помощь». Операция, реанимация…
Врачи в один голос твердили, что Яхниной жутко, невероятно повезло. На пустынной Новослободской улице, как раз под эстакадой, стояла патрульная машина ГАИ. Забилась «раковая шейка» в столь укромное место по вполне объяснимой причине. Ребятам хотелось перекусить в тишине, вот и зарулили под мост, развернули бутерброды, вытащили термос, и тут почти прямо на них упала машина. Доктора старательно обещали поставить Аню на ноги, но зеркало ей не давали. Через полгода Анечке стало ясно: ездить ей всю жизнь в инвалидной коляске, а зеркало она моментально выбросила, увидав мельком свое жуткое отражение. Потом в душе поселился дикий страх. Гема Даутова пыталась ее убить, но попытка не удалась, а ну как она предпримет другую? У Анечки теперь не было сил даже на то, чтобы удержать ложку.
Поэтому квартиру свою она сдала и переехала в специнтернат для инвалидов. На оплату комнаты уходили все деньги, полученные от жильцов, но Аня отдавала рубли с радостью, в интернате имелась охрана. Первый год Аня почти не спала от ужаса, вздрагивая от каждого шороха, но потом поняла, что никто не собирается приезжать и добивать ее. Впрочем, в институте, очевидно, девушку по-прежнему не любили, потому что никто из бывших коллег ни разу не пришел ни в больницу, ни в клинику. За своей трудовой книжкой Яхнина попросила съездить одну из медсестер, а той просто, без всяких вопросов и сочувственных вздохов, отдали пакет с документами и выходное пособие.
– Почему вы решили, что за рулем машины сидела Гема? – осторожно спросила я. – Может, пьяный или наркоман…
Аня помотала головой:
– Нет, меня сбрасывали нарочно…
– Номер автомобиля не помните?
Яхнина усмехнулась:
– Я его не видела, милиция тоже все интересовалась… Вот цвет могу припомнить, светлый, совершенно точно, то ли серый, то ли голубой…
– Но ведь стояла ночь!
– Эстакада великолепно освещается, – дернула плечом Аня, – я говорила следователю, но он только головой кивал, а потом дело и вовсе закрыли, да еще как нагло. Сказали, будто я сама не справилась с управлением.
– Что же вы не рассказали про Гему и дельфуса?
Аня молчала пару минут, затем горько ответила:
– Ну и зачем? Никаких доказательств у меня нет, только догадки и предположения, замок на песке. Ну отдала я пробирку Геме, а та скажет, что уничтожила дельфуса. А с машиной совсем глухо, мало ли кто и о чем подозревает! Даутова запросто сумеет меня за клевету привлечь, да и страшно! Жить хочется даже в таком состоянии, хотя вам в это трудно поверить, но жить хочется даже в инвалидном кресле…
– Неужели вы никому об этом не рассказывали?
Аня покачала головой:
– Только одному-единственному человеку, кроме вас, но он… считайте, что его нет…
– Как это?
Анечка вытащила сигареты, закурила, аккуратно выпустила дым и пояснила:
– Некоторое время тому назад мне стало совсем плохо, случился приступ. У меня после операции развилась астма… Сначала припадки были небольшими, кратковременными, потом стали длительными, изматывающими, отнимающими все мои силы. Однажды доктор тяжело произнес:
«Анечка, вам следует беречься, любое обострение болезни может стать последним».
Поэтому, когда примерно месяц тому назад я почувствовала приближение очередного приступа, жутко перепугалась и… вызвала священника. Только ему, отцу Иоанну, и рассказала я все, исповедалась перед предполагаемой кончиной.
– Как вы с ним познакомились?
Аня пожала плечами:
– Да никак, он живет всю жизнь в соседней со мной квартире на Цветном бульваре, отец Иоанн, в миру Михаил Евгеньевич Квашнин, служит в одной московской церкви.
– Скажите, а не приезжал ли к вам некий Алик Радзинский?
Яхнина презрительно поджала губы:
– Сумасшедший тип! Как же, явился, ворвался с воплем в комнату, ногами топал, орал.
– Что хотел?
Аня отвернулась к окну.
– Требовал, чтобы я написала все о происшествии с дельфусом, прямо заходился, вопил: я знаю все, знаю!!! Идиот, откуда только взялся на мою голову!
– И как вы поступили?
На лице Ани появилась жуткая гримаса.
– Вызвала охрану, его выставили вон.
– Почему же вы не захотели помочь человеку?
Яхнина пробормотала: