Профессор по вызову

— А чего это ты довольный такой? — с подозрением оглядывая Багинского, я сузила глаза. — Думаешь, я не найду никого умнее тебя?

Он хмыкнул и отправил мне в рот собственную вилку с нанизанным на ней ароматным мясом.

— Умнее, может и найдешь. А вот всё в комплекте… — он поиграл бровями. — Сильно сомневаюсь.

* * *

После того, как мы разобрались с моей сексуальной ориентацией, решено было остаться ночевать в местной гостинице, вместо того, что ехать под ночь в нашу — благо до завтрашнего обеда ничего запланировано не было ни у меня, ни у Багинского. И, надо сказать, я настолько расслабилась, что думала только о том, где бы купить новые зубные щетки и бритву для ног. А возможно, еще и широкополую панаму, завязывающуюся под подбородком, так как завтра с утра нам захотелось снять парусную лодку и вернуться не по дороге, как все нормальные люди, а под парусом, как какие-нибудь сумасшедшие олигархи.

Хорошо, что роковой звонок застал меня в одиночестве, пока Максим ходил в лобби, жаловаться на плохо работающий кондиционер. Иначе пришлось бы сознаться во всем там же, на месте.

— В следующий раз я позвоню ему, если вздумаешь бросить трубку, — донесся до меня тягучий голос Беловой. — С другого номера, разумеется. Я уже поняла, что ты меня заблокировала у него на телефоне. Пытаешься выиграть время?

— Пытаюсь понять, что тебе нужно, — сухо ответила я, сжимая пальцы вокруг подлокотника кресла. — Хочешь посадить его?

— Посадить? — удивленно протянула Белова. — С какой стати? Я хочу избавиться от тебя, дурочка. Причем сделать это так, чтобы я тут была совершенно не причем.

— Это как?

Она прыснула со смеху.

— Да как хочешь! Брось его — измени, поругайся, наговори ему гадостей… Расскажи о жучке. Мне плевать. Главное, чтобы я тебя рядом с ним больше не видела. Иначе, конечно, я посажу его, и надолго. Хотя нет, ты сама его посадишь — будешь главной пострадавшей… А я подтвержу и кое-что добавлю от себя, — она мерзко захихикала. — У меня, конечно, такой вкусной записи нет, но думаю, от второстепенной пострадавшей это и не понадобится. Твоей хватит за глаза… Короче, так, Птичкина. Я сейчас в номере «325» — это на этаж ниже от профессора. И в течение следующих трех часов я хочу получить стопроцентное доказательство того, что вы с профессором расстались навсегда. Пусть это будет твое сообщение, посланное ему или запись вашего с ним разговора — мне начхать… Но это доказательство должно быть однозначным, без эквивоков, не оставляющим мне всякого сомнения. Оно должно бить ему в самое мягкое и нежное, в самую душу… И должно быть показано мне твоим посыльным, в то время как ты сама уже должна быть в аэропорту или где-нибудь очень далеко отсюда. Поняла? Хоть кого найми, хоть сколько потрать, но чтоб духу твоего в этой стране больше не было… Консьержу твой посыльный пусть скажет — «почтальон Печкин» пришел, тогда я буду знать, что это от тебя и впущу его… А уж потом, если ты меня убедишь в том, что пропала с моего горизонта навсегда, я сотру запись, компрометирующую нашего дорогого Максима Георгиевича. И отдам посыльному твой «жучок» — кстати, весьма примитивный. Взломать его у меня заняло минуты три.

Слушала я ее вполуха — больше занятая тем, что ей отвечу. И, на самом деле, придумала роскошный, красноречивый и вполне себе юридически обоснованный ответ, которым собиралась убедить Белову даже и не думать начинать тратить свои деньги на суды и адвокатов, потому что очень скоро выяснится, что мы с Максимом Георгиевичем просто играли в принуждение, а на самом деле уже давно живем спокойной, почти семейной жизнью, о чем ее, увы, никто не потрудился поставить в известность.

Вот только я даже рта открыть не успела — сказав всё, что хотела, Белова просто бросила трубку.

Она ничего не сможет сделать, пыталась убедить я себя. У нее ничего не получится — я ведь обо всем позаботилась. Пожертвовала ради Багинского своей карьерой, ни больше ни меньше… И единственное, что теперь придется сделать — это обо всем ему рассказать и надеяться на лучшее.

Можно сказать, что Белова сама мне подыграла, решив не пачкаться, уверенная в том, что я испугаюсь за жизнь моего любимого и сама его брошу. Ишь, в сторонке захотела постоять, не при делах… чтобы потом прямо в постельку к нему, утешать разбитое сердце.

А бояться-то мне больше нечего. Кроме его гнева, когда расскажу ему про «жучок».

И всё же на душе у меня было очень неспокойно. Душно так, муторно, тревожно… Начало даже подташнивать — как это часто у меня бывает, когда волнуюсь.

А вдруг она всё же решит пойти во все тяжкие? Вдруг сработают ее угрозы? Вдруг мои уверения в том, что всё это было «понарошку» в суде не воспримут, решив, что я страдаю небезызвестным «стокгольмским синдромом»? И всё это наложится на ее показания и на тот факт, что Багинский и в самом деле собирался продвинуть меня в карьере? А вдруг Шапошникова опросят, и он тоже что-нибудь покажет?

Готова ли я подвергнуть моего мужчину такому риску?

Телефон внезапно звякнул сообщением, и я машинально глянула, не сразу разобрав, что это мне пришло.