Профессор по вызову

Он не сразу понял, что кончает ей в горло, что блаженство давно перебросило его за край — настолько всё слилось в ощущениях, настолько близко было первое погружение в нее к оргазму. Если бы это было возможно, он бы подумал, что кончал всё время, пока она держала его во рту — с самой первой секунды. Но так не могло быть — оргазм не может длиться ТАК ДОЛГО! Или может? Ему было плевать — лишь бы это не кончалось, лишь бы подольше тонуть в ней, захлебываясь стонами и содрогаясь в спазмах наслаждения, неуправляемого и настолько сильного, что почти мучительного.

И только когда всё утихло, только когда он смог выдавить из себя последнюю сладкую судорогу, его пальцы расцепились, отпуская голову Птичкиной и ее саму на волю. Молча, с абсолютно красным лицом, она шарахнулась от него, как ошпаренная, кубарем скатилась с кровати и помчалась в ванну. Не в состоянии двинуть и пальцем, Багинский слушал, как она отплевывается, тихо ругается матом и пьет из-под крана воду, стараясь смыть изо рта вкус его спермы.

По идее надо было бы обидеться на нее, но у него не было на это никаких сил — ни моральных, ни физических. Извиняться за собственное поведение тоже не хотелось. Хотелось другого.

— Иди сюда… — еле двигая языком, он позвал ее, надеясь, что в его голосе осталась хоть толика приказного тона. Сам поморщился — настолько его «приказ» прозвучал как мольба.

— Чего вам еще надо? — огрызнулась она, не поднимаясь от раковины.

— Я сказал… иди сюда… — Багинский попытался ужесточить тон, для чего ему пришлось прокашляться. И все равно, его голос звучал хрипло и слабо. Поразительно, что с человеком может сделать какой-то там оргазм.

Ну хорошо, не какой-то там. Самый мощный и долгий оргазм за всю его половую жизнь. Всего-то на всего.

Кровать рядом с ним примялась, теплое тело прижалось к его боку. Не поворачивая головы, он выпростал руку, захватывая прилегшую рядом девушку за шею, притянул к себе, потом на себя… и с упоением, с хриплым стоном принялся целовать ее — жадно, не сдерживаясь, языком доставая до нёба и невольно мимикрируя действие, которое совершал с ней ранее.

«Моя…» — молча орал он ей, повторяя ее же вчерашние слова и надеясь, что никогда не произнесет их вслух. Потому что, в отличие от ее, его слова не были бы лживыми.

Он не притворялся. Не играл. Он действительно хотел ее себе.

Пискнув, девушка заерзала, и Максим Георгиевич понял, что непонятно как перевернул их обоих и теперь целует ее, навалившись на нее сверху, отчего ей явно тяжело. А еще он понял, что прорвался рукой и тискает ее грудь под рубашкой, ладонью водя туда-сюда по соску — напряженному настолько, что сомнений не было — Птичкина возбуждена и довольно сильно.

Что ж… для того, что он хотел сделать с ней, это было только на руку.

Он не желал давать ей остыть, а потому отлепился от ее прекрасного тела лишь на мгновение — чтобы скользнуть вниз, удобно улегшись между ее ног. Юбка и так была уже задрана, скатавшись где-то в районе пояса в почти незаметную полоску, и Багинский, тяжело дыша, уставился прямо девушке в промежность, пожирая взглядом припухшие половые губки, будто специально для него распахнутые и не скрывающие клитор, и в маленькое, пульсирующее отверстие под ними, в которое так хотел залезть пальцами или чем другим…

Всё было мокро, всё было идеально и будто специально готово для него. Без проблем можно было засадить Птичкиной с любой мощью и на любую глубину ее нежного лона, не услышав ни одного болезненного стона…

И всё же, ему хотелось другого — тем более, что сам он еще не был готов «засаживать».

Не давая ни себе, ни девушке опомниться, профессор резко нырнул головой, втянул в себя аромат возбужденного женского тела… и медленно и долго провел языком вдоль пульсирующего, припухлого комочка плоти…

Глава 19

Я уже смирилась с тем, что по какой-то необъяснимой причине Багинский называет шлюхой меня, а не себя, а потому его страстный и горячий поцелуй ошарашил меня и полностью выбил из колеи.

Не то, чтобы можно было назвать колеей всё, что он со мной вытворял до этого.

В любом случае, ТАК шлюху не целуют — жадно, глубоко, с каким-то непонятным отчаянием… как будто насытиться не могут. Тем более после того, как банально накончали ей в рот.

Я даже испугалась — на мгновение мне показалось, что он сейчас объяснится мне в любви. И что я буду делать с этим объяснением на записи?

Не придумав ничего лучше, я позволила себе отключить мозги, расслабиться и отдаться этому поцелую — не думая и ничего не просчитывая. Примерно так же, как я поступила, когда поняла, что натянуть полностью раскатанный презерватив на мужской половой орган не получится ни ртом, ни даже руками.

Глупо, конечно. И очень безрассудно, учитывая его вторую профессию…

Но в тот момент мне страшно захотелось этого — наплевав на все, втянуть его идеальный, розовый, гордо стоящий член к себе в рот — так глубоко, как только смогу. Почувствовать эту сталь под бархатной кожей на языке, попробовать какой он на вкус и запомнить эти ощущения раз и навсегда…