Проездом

— А вот и Дмитрий Семенович жалует! — воскликнул доктор, вставая. — Слышу его шаги по лестнице.

Стягин весь встрепенулся.

— Вы куда же, доктор? — спросил он, видя, что тот берется за шапку. — Ведь у меня секретов от вас нет… Я уже сказал, что вы врач тела и души.

— Я тороплюсь… Только пожму руку Дмитрию Семеновичу и надо бежать. А вы, кажется, в волнении… Не бойтесь… Мы вас не выдадим… Москвичи — народ верный, даром что у них репутация лукавых собирателей земли Русской.

XIII

Маленький, краснеющий нос Лебедянцева улыбался и глаза игриво переходили от одного приятеля к другому, когда он протягивал им руку.

— Извини, брат, — сказал он Стягину, — тебе руки не следует подавать… У тебя еще в суставах опухоль…

— Ничего, ничего, — успокоил его Стягин. — Ты что-то весел. Твоей жене лучше?

Доктор с интересом повторил тот же вопрос.

— Лучше, лучше, — затараторил Лебедянцев, пожимая плечами и обдергивая свой серый пиджак. — Все налаживается… Недельку-другую побудет в лечебнице, а у меня гостит Вера Ивановна.

— Вера Ивановна? — переспросил Стягин и возбужденно поднял голову.

— Да, возится с ребятишками… учит их, гулять водит, — бонна заболела тоже, да и не управилась бы.

— Вот и прекрасно!.. — вскричал доктор. — Я напомню изречение вольтеровского Панглоса.[37] А теперь имею честь кланяться. К вам, Вадим Петрович, я не заеду до воскресенья… Продолжайте ту же диету…

— Это по части тела, а по части души? — остановил его Стягин.

— Лебедянцев, наверное, привез вам добрые вести… Он мне расскажет после.

Первым вопросом Стягина по уходе доктора было:

— Так Вера Ивановна у тебя будет жить?

Он не, мог сдержать чувство не то радости, не то досады на то, что вот лишен ее общества и услуг, а Лебедянцеву она заменяет и больную жену, и гувернантку.

— Чего же лучше, братец!

— Этак весь ее день будет уходить на твою семью… Она совсем ко мне не покажется.

— Почему?.. Бонна выздоровеет. У нее легкая простуда… Да и дай срок. Вера Ивановна — девушка с амбицией, большая умница… Сюда не пойдет, пока у тебя идет еще война… Ха-ха!.. А ты что ж меня не спросишь, с чем я к тебе сегодня пожаловал?

Стягин точно совсем забыл про Леонтину, про все то, самое существенное для него, с чем мог явиться Лебедянцев со своей дипломатической миссии в «Славянский базар».

— Да, да! Как стоят переговоры?

Но он спросил это почти спокойно.

— Чудак ты! — прыснул Лебедянцев. — Ведь тут, брат, надо будет принимать экстраординарные меры.

— Какие еще?

— Ты не волнуйся без толку. Первым делом, — Лебедянцев присел к нему и закурил, — твою особу надо оградить от вторжения этой дамы. Она порывалась и даже грозила произвести эскляндр![38] Я должен был припугнуть ее.

— Чем?

— Известно чем — полицией!

— Этого еще недоставало! Пожалуйста, без вмешательства квартального… Ничего этого я не желаю!

Прежняя брезгливая усмешка с оттянутою нижнею губой явилась на лице Вадима Петровича: он — европеец, либерал, презирающий всякую сделку с произволом, — не может, хотя бы и косвенно, обращаться к полиции, прибегать к произволу.

— Без этого нельзя!.. — продолжал Лебедянцев. — Припугнуть необходимо, иначе она сюда вторгнется, ты струсишь…

— Никогда! — энергично вскричал Стягин.

— Ну, побьешь ее!.. Допускаю. Ты получишь опять острый рецидив и сделаешься калекой.

Стягин смолк.

— Она теперь, послушай, как поговаривает… Может кинуться к здешним властям… Положим, у ней никаких прав нет, но скандал разнесется. Тебя здесь знают, в дворянских палестинах… Пойдут сплетни…

— Очень мне нужно! Я давно разорвал связи со всеми этими Сивцевыми Вражками и Поварскими!

— Это так тебе только кажется… А, небось, не вкусно будет, если какойнибудь член английского клуба возьмет да и спросит в упор: а правда ли, мол, что вы с французскою гражданкой Леонтиной Дюпарк сделали гадость?

Стягин морщился, и его этот оборот разговора коробил. Не то что он трусил, а ему противна была мысль о дрязгах; он не желал, ни под каким видом, попадать в историю здесь, в Москве, где никто, даже Лебедянцев, не знал доподлинно его прошедшего с этою женщиной, принимал в нем участие по товарищескому чувству, но в глубине души, быть может, осуждал его.

— Чего же она требует?

— Чего! Мало ли чего! Законного брака или, по крайней мере, обеспечения до конца живота своего… как у них там водится… чтобы все нотариальным порядком… Говорит, что ты ей обещал торжественно…

— Ложь! — крикнул Стягин и хотел было в ехать, но Лебедянцев удержал его. — Гнусная ложь!.. Наша связь могла кончиться браком… Но я никогда ей его не обещал… Веришь ты мне или нет?

— Верю!

— И насчет духовной или уступки ей части моей собственности я также не давал ей обещания!

— Да нечего меня уверять! Ты брюзга, но никогда не лгал и слова своего держался. Но мы ведь решили с тобой, что тут без отступного не обойдется.