Читаем Проект "Веспасий" полностью

Глеб услышал, что Генрих натурально поперхнулся. Да и сам был не в своей тарелке. Священнослужителей они обманывать не умели. Это — факт, доказанный и бесспорный ещё по первой вылазке. Но как его раскусила матушка Елена? Ведь простая и во всём, не касающемся церковных дел, малообразованная баба. О событиях вне монастыря наслышанная минимально. Так что произошло?

— Если не из ВЧК, то откуда?

— То не открыто мне. Вижу лишь, когда человек распахивает сердце, а сердце не обманет, и его не обманешь. Или когда льётся яд лжи. Ты — другой. Не столь отвратителен, как пытаешься казаться с этим мандатом. Но и не правдивый. Говори как есть или уходи.

Вся заготовка разговора с вариациями что делать, если настоятельница уйдёт в глухой отказ, полетела под откос. А ведь предусматривали даже вариант — силой забрать коробку с крестом и тикать, отстреливаясь под ноги да поверх голов.

Глядя в блекло-серые и странно гипнотические глаза игуменьи, убившей своё женское начало под чёрным балахоном, Глеб вдруг почувствовал, что на примитивный грабёж не решится. Даже проваливая задание.

— Ты права. Скажу правду, но она более удивительна, чем любая выдумка. Мы — из будущего. Из две тысячи двадцать четвёртого года. Сто три года с сего времени. Я не соврал также, что большевики намерены конфисковать крест и всё мало-мальски ценное в монастыре.

Повисла пауза. Так, например, бывает, когда раковому больному сообщают смертельный диагноз и с ним прогноз: сколько осталось привычной жизни и сколько мучительной, и того, и другого — немного.

— Ты смог меня удивить. И ведь не врёшь! По крайней мере, сам веришь тому, что говоришь.

— Продолжать?

— Изволь.

Последнее её словечко заставило переменить впечатление о матушке. «Изволь» говорили только дворяне. Значит, до монастыря… Глеб оставил в стороне догадке и выпалил исторический минутный дайджест: богопротивная власть Советов протянет ещё семь десятков лет, пока не обветшает и рухнет, тогда храмы и монастыри возвратятся верующим.

— Семьдесят лет! Никто из наших сестёр не доживёт. А что будет со Спасо-Ефросиниевской обителью?

«В двадцать четвёртом году её закроют. Монахинь выбросят на улицу, они будут скитаться. Позжё вас арестуют, и вы не выйдете из ГУЛАГа». Глеб открыл было рот произнести страшное пророчество, но горло сдавил спазм, слова застряли, не добравшись до гортани, раздался лишь невнятный сип.

— Господь не желает, чтоб вы раскрыли мне будущее, — необыкновенно спокойно сказала игуменья.

В её устах Бог и Мирозданье были синонимами.

— Видимо — так, — отказавшись от намерения предсказать будущее полоцких монахинь, Глеб обрёл дар речи. — Сестра! Через сто три года очень нужен будет крест. Но большевики выломают золото и драгоценные камни, деревянная основа, в ней останутся раки мощей и немного жемчуга, будет безвозвратно утеряна через двадцать лет. Я предлагаю обмануть судьбу. Генрих, дай Библию.

Вырезанная середина Священного Писания вызвала у монахини гнев, с трудом подавленный, а подделка — презрительную гримасу. Она достала из ящика стола свою копию, предназначенную для водных процедур. Та в наилучшей степени соответствовала.

— Вы хотите заменить подлинник на подобие его. А к кому в руки попадёт истинный Крест Ефросиньи?

— Митрополиту Минскому и Заславскому, Патриаршему Экзарху всея Беларуси. Он получит крест весной две тысячи двадцать четвёртого года. И передаст в Спасо-Ефросиниевский монастырь. Он — действующий в наше время.

— Беларуси? Не России?

— Церковь сохранила единство — Русская православная Московского Патриархата. А Беларусь и Россия — разные государства, хоть близкие и дружеские.

— Хорошо как…

— Не всё хорошо. Козни Антихриста вылезают тут и там. Западнее Польши содомитский грех больше не считается грехом. Священники благословляют на брак женские и мужские пары. Много чего происходит… о чём мне вряд ли будет позволено поведать. Крест нужен как духовная опора. Пусть не главная, не единственная, но всё же. А его обретение станет добрым знаком.

— О Господи… Неужели всё это — правда? И ведь вижу: не лжёшь!

— Не лжёт он, матушка, — вставил необычно молчаливый сегодня Генрих.

Игуменья всмотрелась в него и вдруг расцвела улыбкой — впервые за весь нелёгкий разговор.

— А в тебе растёт любовь! Не к Богу, простая земная и грешная… Но любовь!

— Воистину, матушка, — смутился тот.

— Береги её и не отпускай.

Через сутки с небольшим, глубокой ночью, Глеб с Генрихом отвалили крупный камень в фундаменте Спасо-Преображенской церкви. Место хранения не было запланировано в «Веспасии», но Елена настояла, и мужчины не противились. С некоторым элементом комизма святая женщина и будущая великомученица стояла на стрёме как сообщница, чтоб никто не увидел их потуги.

Наконец, крест, многократно обёрнутый промасленной бумагой, занял место в нише, заваленной камнем. Партнёры замазали щели раствором, сверху втёрли немного грязи, маскируя отличия от соседней кладки.

Генрих извлёк купленный днём портняжный метр и отмерял ровно три метра от юго-восточного угла. Осталось сообщить координаты в будущее.

Перейти на страницу:

Похожие книги