Проект революции в Нью-Йорке

Уже давно она утеряла всякую реальную связь с внешним миром: с ним ее соединяют отныне лишь поддельные нити (это не относится, конечно, к обрывкам воспоминаний, самые жуткие из которых мне, надеюсь, удалось вытравить из ее памяти), возникающие, главным образом, из жалкого набора книг в библиотеке, из моих рассказов о повседневной жизни города, откуда я тщательно изымаю любое упоминание об операциях специфического характера, наконец, из наблюдений в определенные часы и с соблюдением всех мер предосторожности - иными словами, лишь слегка раздвигая занавески комнаты - за школьным двором во время перемен, где под защитой металлических решеток высотой по меньшей мере в шесть метров черные девочки играют, подобно всем детям, в таинственные и жестокие игры, имитирующие деяния взрослых.

Мне также следовало бы приложить больше усилий, чтобы развлечь свою маленькую пленницу, раз уж я принял решение спрятать ее (на какой срок?) у себя, оградив тем самым от неизбежного приговора и всего, что должно за ним последовать. Мало того, что Лора слишком скучает - в мое отсутствие она рискует совершить какую-нибудь чудовищную ошибку, которая погубит нас обоих. Но что же можно придумать? В любом случае, нужно раздобыть ей новую порцию полицейской литературы; выбор не представит никаких затруднений, поскольку этими книжонками, чьи обложки играют столь важную роль в пробуждении интереса у читателя, забиты все витрины специализированных магазинов. Я мог бы также приносить ей конфеты, эротические фотороманы, духи, журналы мод, комиксы, сигареты с марихуаной и - не исключено - установить телеприемник: цветные репортажи, вероятно, помогут чуть изменить атмосферу этого на три четверти необитаемого дома, который для нее стал тюрьмой; хотя бы в слабой мере они восполнят ущерб от преждевременно оборвавшихся занятий, поскольку девочка сумеет несколько расширить свой кругозор благодаря документальным фильмам об Африке или Дальнем Востоке.

Однако проблема с подругами по играм, увы, остается неразрешимой; впрочем, их можно было бы подобрать из числа молодых женщин - соответственно, они будут часто меняться - фигурирующих в списках на ликвидацию: нужно лишь, заманив их сюда под каким-нибудь предлогом, дать Лоре вдоволь наиграться с ними, держа под рукой все необходимое для умерщвления - здесь или в другом месте - не позволяя жертвам вступать в контакт с кем бы то ни было, будь то члены организации или нет. Если казни будут совершаться в нашем доме, Лора вполне могла бы приохотиться к ним, хотя бы в качестве зрительницы.

Я только что отметил для самого себя, что при случае следует вернуться к другому важному вопросу: хотелось бы дать более точное описание ее манеры выражаться, когда я спрашиваю о чем-нибудь или когда она рассказывает вечером, после моего возвращения домой, как провела день. В словах ее никогда нельзя обнаружить внятный смысл: несмотря на очевидное ее старание, они похожи на обрывки, ничем более не связанные между собой, что заставляет предположить наличие некоей законченной истории, существующей где-то, но только не в ее голове; и над этими отрывистыми фразами, кое-как сведенными вместе, всегда витает ощущение близкой, загадочной и вместе с тем неотвратимой катастрофы, которая уничтожит сложившийся хрупкий порядок.

Я же, устав все рассчитывать и предугадывать, в конце концов также начинаю ждать, что некое непостижимое еще событие в одно мгновение взорвет весь наш мир. И я возвращаюсь, вечер за вечером, к себе домой: кладу ключи на мраморный столик в вестибюле и медленно преодолеваю ступеньку за ступенькой, волоча ноги под грузом накопившейся усталости. И напряженно прислушиваюсь, не донесется ли еще какой-нибудь звук из ее комнаты. И если бы мне пришлось оправдываться в нарушении полученных приказов, ссылаясь на страсть, оказавшуюся сильнее меня, то я оказался бы в затруднительном положении, ибо с полной искренностью не смог бы утверждать, принесло ли мне это незаконное обладание больше удовольствий, нежели тревог. Но все сожаления и возвраты вспять уже ничего не могут изменить, ибо в это самое время начатое мною повествование продолжается в районе Гарлема, в слишком натопленной квартире на Сто двадцать третьей улице, где лже-полицейский в форме объявляет Джоан, что она приговорена к смерти параллельным трибуналом специальной юрисдикции и что, согласно установленным правилам, будет сначала подвергнута длительной пытке, дабы получить полное признание вины и все подробности, имеющие отношение к заговору. Впрочем, добавляет он, ему не терпится приступить к этому ответственному делу не только по приказу, но и по влечению души, ибо его, несомненно, ждет большое удовольствие, ведь военные сапоги и форменная рубаха вовсе не означают отсутствия человеческих чувств. И, разумеется, время не будет потрачено даром, даже в том весьма вероятном случае, если она сумеет рассказать лишь то, что уже известно органам правосудия.