Проект особого значения

Ты извини, я путаюсь во временах, то в прошлом рассказываю, то в настоящем. Все случилось очень давно, ты знаешь. Но для меня это продолжается бесконечно, не отпускает. У людей же так бывает, правда?

Я очнулась. Без мыслей, без понимания произошедшего. Голод. Единственное, что наполняло меня до краев. Я поднялась на крыло и полетела охотиться. Да, в ипостасях, отличных от человеческой, мы способны питаться любой встреченной живностью. И тут я поняла, что не слышу свою когорту. Зов молчал. Сначала я испугалась. Чувствуешь, я опять испугалась. Я ощутила одиночество. А потом – свободу. Меня тоже никто не слышал. Нити лопнули. Я сама по себе. Это было эйфорией. Я носилась над скалами и пела. Не по-человечески. Я слышала голос планеты: тягучий, холодный, свободный. Я пела на ее языке. Понятия: одиночество, свобода, эйфория – пришли позже, когда я начала осознавать перемены. Тогда были голые эмоции. Возможно, смерть и воскрешение стали толчком, что-то изменили, не знаю. Но воскресла я совсем не той, какой умерла.

Возвращение в лагерь стало фатальной ошибкой. Меня скрутили, засунули в саркофаг – капсулу доставки в корабле. Кураторы разобрали бы меня до последней клетки, чтоб изучить. Это был первый сбой в проекте «Химера». Или прорыв.

Но я сбежала.

Орбитальный причал Земли. Грузовой сектор. Меня вытащили из саркофага и повезли к телепортационной камере. Я очнулась. Я убила всех. Захватила первый попавшийся корабль и умотала куда подальше.

Смешно, но доставшийся мне пустой грузовик, оказался тоже дефектным. Такая рифма. Ты уже понял, это Джо. Имя он выбрал сам. Ему должны были перезагрузить интеллектуальный модуль. Так что, можно сказать, я спасла личность Джо от уничтожения. Дальше была жизнь. Моя собственная, долгая. А потом я вытащила тебя из океана Дионы. Ты был абсолютно мертв. Пришлось повозиться с твоим телом, чтобы оно опять заработало. Я не смогла тебя бросить. Хотела уйти сразу, как очнешься, но ты пригласил остаться. И я осталась. Может быть, это и есть любовь? Когда не можешь расстаться. Я не знаю. Ты человек, ты должен знать.

Я улетаю на Землю. Найду твоего Иловайченко и сдамся, скажу: ты меня нашел и прислал – изучайте интересный экземпляр, эхо забытого проекта. Когда ты вернешься домой, меня уже не будет. Только лабораторный материал. Я верю, ты справишься, найдешь в том, что останется от меня свой ген бессмертия.

Маячок я бросила. Скоро за тобой прилетят. Не уходи от башни. Это священное место, сюда можно прийти только с миром.

Прощай, Гена. Наверно, я люблю тебя.

Запись закончилась.

Петров сжал в кулаке кристалл. Ксения не вернется. Дважды он терял ее, и дважды она возвращалась. В третий раз этого не случится. Голос Ксении от многообещающего «Доброе утро» поднялся волной, высокой и темной, обрушился на голову безнадежным «Прощай». Цунами отчаяния: он опоздал.

* * *

Вышел из дома, сел на крылечко. За зеленой стеной леса щебетали невидимые птицы. Они наполняли мир звуками, возней, своими ежедневными заботами, как душа заполняет собой сосуд тела, что бы тело и мир знали: они живы. А у Петрова внутри не стало жизни, лишь какие-то шорохи: «…они разобрали бы меня до последней клетки… они должны были стереть его личность…» Они сбиваются в плотную массу, вынуждая тебя бороться или бежать. Они превращаются в морское зубастое чудище, в муравьев Папы Сью, в срывающихся с дерева дикарей, увешанных острыми ножами. Они требуют твоей смерти.

Они превратят Ксению, его молчаливую любовь в биоматериал, в брызжущий гистонами, нуклеотидами и полипептидами бульон. Она не человек, искусственный организм, гомункул – значит, никаких этических проблем. Они убьют ее.

– Они – это ты, Геныч, – прошелестел другой голос в голове Петрова, – ты сам хотел притащить ее на Землю, провести какие-то идиотские исследования, скрининг. Она бы не вышла из лаборатории. Заслон не преодолеть.

Голоса схлестывались, как порывы ветра, шипели, спорили. В голове искрило.

– Я не знал!

– А если б знал? Потащил бы ее на закланье? Свою любимую женщину, свою русалку, птицу свою. Потащил бы? Ты отказался от любви. Струсил. Закричал испуганным ребенком: «Монстр! Монстр!»

– А Джо? Он почти разумен. Разве он не спасет ее? Разве он выполнит этот самоубийственный приказ? Он не может предать свою Шесть-Восемнадцать.

– Ты прячешься за жестянку? Джо – твоя последняя надежда?

Сколько их было, этих голосов? Он не мог сосчитать. Они уже кричали, даже птиц стало неслышно.

– Вернешься на Землю, и тебе поднесут на тарелочке: «Геннадий Петров – светило земной генетики, творец гена бессмертия. Слава! Слава!» А ты просто жалкий трус и убийца.

– Я не вернусь! Я останусь. Пусть меня сожрут дикари.

– Это ничего не изменит.

– Ты решил, что она не может, не умеет любить. Потому что не человек. А она отдала себя тебе, твоей потаскухе-науке. Чтобы ты получил то, о чем мечтал. И ты не имеешь права предать ее последний дар. Ты доведешь дело до конца, из ее тела выковыряешь этот чертов ген и швырнешь его к ногам человечества.

– Я не смогу!

– Предатель!

Голоса кричат. Лес затих.