К сорока годам таких, как Анечка Хохлова, у Журавлева был уже легион, столь же бесчисленный, сколь безликий. С того вечера за городом жизнь его изменилась кардинальным образом. Немыслимая, не укладывающаяся в мозгу удача валила на него по всем фронтам, и, кажется, увернуться от нее было невозможно, даже поставив это сугубой целью. Сами редкие промахи и просчеты в конечном итоге оказывались Журавлеву лишь на пользу; солнце, до сих пор дарившее свет и тепло всему человечеству, лопнуло у Журавлева над головой, и мировой запас благодеяний полился на него одного. Поначалу этот процесс был настолько увлекателен сам по себе, что Журавлеву было недосуг доискиваться причин. У него был взрывообразно расширяющийся бизнес, перенасыщенная светская жизнь и личная, почти совпадающая со светской; он объездил весь мир, увлекался всем, что только мог придумать, и имел все, что движется; он дорвался; он думал, что не наестся. Все по отдельности давалось ему легко и не требовало усилий, но вкупе все равно отнимало слишком много времени, чтобы его оставалось еще и на размышления. Впрочем, размышлять не было и повода, разум обостряется необходимостью, а необходимости Журавлева кончились, казалось, раз и навсегда. В приятельском кругу он много и охотно острил по поводу забавной истории с кровавой подписью, сокрушался, что не сохранил ту самую шоколадную обертку и не повесил на почетное место в золотой рамке; он часто повторял эту шутку – если все снова смеялись, то почему бы и нет?
– А кстати, где она делась? – спросил однажды Шумский, с которым Журавлев порою пересекался.
– Не имею понятия, – весело пожал плечами Журавлев.
– А Хохлова где теперь?
– Тоже не имею понятия, – ответил Журавлев. – Собственно, в тот вечер у нас все началось и кончилось. Мы протрезвели, и у нее началась истерика, она кричала в голос, пока я не ушел. Кто-то увез ее домой…
– Домой ее увез я, – сказал Шумский, и Журавлев сбился.
– В общем, я ее больше не видел. Пытался дозвониться, не смог, она куда-то уехала, а потом мне уже было не до неё.
– Так я тебе скажу, – кивнул головой Шумский. – Я имею понятие, я по четвергам сплю с ее бывшей подругой. Она под Челябинском, в лесу, в секте, моет плошки. Хохлова в секте, не подруга. Продала квартиру, дом, все имущество, деньги отдала какому-то жулику в белом балахоне, долго просила, и наконец он взял, хоть и расстроился. Родственники кусают локти, что не доглядели. Имели все возможности: она давно уже была малость не в себе, витала мысль проконсультироваться с врачом. Началось с ерунды, дальше – больше, ей всё казалось, что она вроде куклы, которую кто-то держит за ниточки и в любой момент может, если захочет, заставить ее совершить самый дикий, противный всей ее душе поступок.