Проект Атман

Каким бы примитивным и низким ни выглядел тифон, он превосходит прежние плеромный и уроборический уровни и является единством более высокого порядка, ибо «тело вообще ратует за целостность и единство, и его тотальная реакция представляет собой подлинную и творческую целостность» [279]. В итоге стадию тифона, стадию симбиоза тела и «эго» следует рассматривать как «обобщенное телесное чувство, в котором единство тела является первым выражением индивидуальности» [279].

4. САМОСТЬ ЧЛЕНСТВА

Надо полагать, что возникновение и обретение языка является единственным наиболее значимым процессом во внешней дуге жизненного цикла индивида. В своем широком потоке язык несет целый комплекс взаимозависимых и взаимосвязанных феноменов, среди которых далеко не последними являются новые более высокие стили познания [337], расширенное понятие времени [120], новая и более единая разновидность самости [243], значительно расширенная эмоциональная жизнь [7], элементарные формы рефлексивного самоконтроля [267]и начала членства [20][в культуре] — в том смысле, который вкладывает в этот термин Карлос Кастанеда [70].

Глубинная структура [21]любого языка воплощает в себе специфический синтаксис восприятия, и в той мере, в какой индивид развивает глубинную структуру своего родного языка, он одновременно учится конструировать и таким образом воспринимать определенный тип описательной реальности, как бы встроенной в саму структуру языка [70]. С этого момента и на протяжении всего пути по внешней дуге, структура его языка является структурой его самости и «границами его мира» [428].

Зрелая и устоявшаяся форма такого культурно — согласованного познания, разработанная в более логичных и концептуальных формах, известна под многими названиями: вторичный процесс у Фрейда [135], синтаксическая форма у Салливэна [359], реалистическое мышление у Пиаже [297], аристотелевское мышление у Ариети [7]. Однако — и именно это мы должны особенно тщательно исследовать на данной стадии эволюции — синтаксическое познание, то есть, вербально — логическое мышление, не развивается одномоментно и все сразу. На предыдущем этапе эволюции — на уровне образа — тела — мы обнаружили: что осознание младенца пребывает во власти паратаксиса и магической образности, наряду с некоторыми пережитками уроборической, прототаксической формы познания. И, как правило, от этого магического первичного процесса, от многоаспектной образности паратаксической формы ребенок не переходит раз и навсегда ко вторичному процессу вербального, линейного синтаксического мышления. Между миром паратаксиса (магических образов) и миром синтаксиса (линейного, вербального мышления) существует большой интервал, заполненный рядом промежуточных познавательных форм, представляющих собой нечто вроде переходных гибридов, образующихся при столкновении синтаксиса с магией.

Эту промежуточную стадия (стадии), не являющуюся ни чисто алогической, ни чисто логической, называли допричинной (Пиаже) [297], дологической (Фрейд) [135], анимистической (Ференчи), магическими словами и мыслями (Ференчи) [131], палеологической (Ариети) [7], аутическим языком (Салливэн) [359]. Ее детально исследовал Лакан как «забытый язык детства», создающий наиболее выдающиеся структуры бессознательного (согласно точке зрения Лакана, которую я принимаю в соответствующем контексте) [236]. Как и магический первичный процесс, это палеологическое мышление часто оперирует на основе эквивалентности части/целого и тождественности по предикатам. Но, в отличие от чистого первичного процесса, складывающегося строго из невербальных образов, допричинное мышление носит вербальный и слуховой характер, ибо строится посредством линейного означения и поименования абстрактных и слуховых символов. В отличие от образов первичного процесса, это настоящий тип мышления как такового, оперирующего с протопонятиями, вербальными абстракциями и элементарным формированием классов. Можно сказать, что это язык, информируемый магическим первичным процессом. И потому Салливэн говорил, что допричинное мышление, названное им «аутическим мышлением или языком», является вербальным проявлением паратаксиса [46]. Ариети упоминает поразительный пример, приводимый Леви — Брюлем: