Продолжение следует...

Потом уже Мамленов закидывал меня вопросами: где сейчас спецшкола? Кто из преподавателей и командиров остался в ней, кто на фронте?

Сведения мои были не свежие. Уже много месяцев прошло, как я уехал из школы. Но для Мамленова, который не первый год на фронте, всё в новость.

Сидели мы на скамеечке до тех пор, пока в небе со стороны Лисичанска не появилась «рама» — немецкий разведчик-бомбардировщик «Фокке-Вульф-89».

Противно гудя, «рама» начала свой медленный облёт наших позиций.

— Высматривает, фотографирует, — пояснил Исаков. — Сейчас сбросит, гад, свои четыре штуки. Давайте-ка, ребята, в окоп.

Поднялась беспорядочная стрельба. С разных сторон по «раме» били из крупнокалиберных пулемётов и противотанковых ружей. Тявкнула несколько раз зенитка.

Близко-близко в соседнем селе Боровском один за другим раздались четыре бомбовых взрыва.

— Ну, теперь пойдём по своим дивизионам, — предложил Мамленов. — «Рама» больше не опасна: у неё в запасе только листовки остались. Но надо поторапливаться: «рама» улетает начинается артобстрел.

Прогноз бывалого фронтовика оказался точным, и в воздухе, как дневной снег, запорхали бумажки.

Поднял одну из них, прочитал: «Русские солдаты и офицеры! Сдавайтесь нам в плен! Мы обещаем вам свободу ремесла и частного промысла... Каждому, кто перейдёт на нашу сторону, мы гарантируем земельный надел...»

На обороте листовки — рисунок: бородатый русский крестьянин в длинной рубахе и закатанных по колено портах, счастливо улыбаясь, пашет землю сохой, соху тянет рогатый вол.

Нашли приманку, психологи и сердцеведы!

...Минут через десять — пятнадцать из-за высот за Северским Донцом донеслись похожие на хлопки звуки орудийных выстрелов, и вслед за тем воздух наполнился свистом, воем, гулом: «рама» сообщила, что ей удалось высмотреть.

Но мы уже вышли из зоны обстрела и спешили по своим дивизионам.

Новоприбывшего лейтенанта назначили командиром топографического взвода. Шагал он с теодолитом, мерными лентами и шестами по дюнам, болотцам и опушкам рощ. Вымерял вместе со своими солдатами-топографами углы и расстояния, наносил их на фанерный планшет, определял координаты батарей и наблюдательных пунктов своего дивизиона. Это то, что на деловом языке устава боевой службы называется привязкой боевых порядков.

Работа, в общем, мирная. Главное, будь точен. Чуть не так начертил на планшете угол — и ошибка непоправима: сдвинутся все линии, сдвинутся и точки, означающие первые орудия.

Батареи откроют огонь, а снаряды и близко к цели не упадут. Ошибки топографов обходятся дорого.

Работа мирная, но опасная: постоянно являешься предметом охоты немецкой артиллерии. Очень часто на виду. И танцуешь от мест, точно обозначенных на картах — от тригонометрических пунктов, от перекрёстков дорог, от часовен и церквушек. А противник заметит и бьёт по тебе осколочными.

Под таким психическим огнём новоприбывший лейтенант делал первую привязку. И немного напортачил.

Нанеся координаты батарей на карту, командир дивизиона капитан Красель расхохотался:

— Лейтенант, у вас первое орудие стоит на воде, в озере... Завтра утром всё переделать.

И лейтенант почувствовал, как у него горят уши.

С рассветом он поднял топографов и снова шагал по дюнам, болотцам и перелескам. И снова, спустя несколько часов, он был на НП капитана Краселя.

Красель сделал наколы на карте, потом на своём командирском планшете — чертёжной доске, оклеенной ватманом. Сказал густым басом:

— Теперь дуже гарно. Всё, как у меня.

— А у вас данные откуда? — робко спросил лейтенант. — Разве привязка уже производилась?

— А как же? Неужели мы откладывали эту работу, ожидая вашего прибытия на фронт?

Потом лейтенант узнал, что топографическая привязка была проведена несколько дней назад при участии самого командира дивизиона. Удивился: у него и так много дел, почему он не поручил кому-либо из офицеров? Ответили: а он топовзвод проверял. Надо знать Краселя. Комдив без конца всех тренирует и проверяет. То на огневой из орудийных расчётов пот гонит, то командирам батарей спать не даёт, то радистам учения устраивает.

Позже лейтенант познакомился с Иваном Ивановичем Краселем ближе.

...Командир дивизиона поднимался всегда в одно и то же время — в 6.30. Делал зарядку, работая с гирей. Гирю он возил с собой так же, как бельё и бритву.

Это был рослый человек с широкой грудью атлета. Ходил чуть пружиня голенастыми ногами. Лицо живое, энергичное. Взгляд внимательный, пристальный.

Когда ему о чём-либо докладывали или рассказывали, он слушал молча, иногда вставлял:

— Угу, угу, развивайте вашу мысль.

В конце вдруг неожиданно спрашивал:

— А что, если всё это не так, а наоборот? Вы рассуждаете исходя из определённых данных, но на сто ли процентов вы уверены, что они правильны? Попробуйте прокрутить в голове другой вариант. Да вы не обижайтесь. Запасные варианты надо иметь всегда. Дело непростое. Це дило надо разжуваты.

В русскую речь у него вкрапливались украинские слова и фразы. Родом он из Донбасса. И в то время часто говорил:

— Знаете, сколько отсюда до моей хаты? Совсем близко. Двинем в наступление — мимо не пройдём.