Проделка в Эрмитаже

Я такой же, как природа
В век озоновых прорех, —
Я урод, но у урода
Тоже должен быть успех.

Я к художнику Тишкову
Вдруг вхожу на вернисаж
И вакхически-сурово
Начинаю эпатаж.

Все художники продажны,
И Тишков таков, как все, —
С коллекционером важным
Он стоит во всей красе.

Я кричу: «Привет, миляга!
Ты в Париже? Тыща лет!»
Побледнел он, как бумага,
Пожелтел он, как паркет.

Но, желая скрыть смятенье,
Принимает бодрый вид:
«Ба! Какое совпаденье!
Слышь, в Москве ты не забыт.

Лишь недавно вспоминали
За общественным столом,
Лишь недавно обсуждали,
Заедая пирогом.

Ты – легенда! Ты – треножник!
Ты – весталка! Ты – пиит!
Ты у Вечности заложник!
Ты почти что Вечный жид!»

Коллекционеру тоже
Про меня забормотал:
«Он – легенда! Он тревожил…
Он будил… Он возбуждал…»

Тут меня так и подмыло.
Тут я весело кричу:
«То, что было, – мылом смыло!
Я сейчас блудить хочу!»

И немедленно с Варварой
Начинаю танцевать.
Полюбуйтесь нашей парой:
Сутенёр и девка-блядь!

Приложившись к самовару
Днем на площади Конкорд,
Пляшет бешено Варвара
Среди выставочных морд.

Вот она уж поясницей
Стала нагло сотрясать,
Вот она уж ягодицей
Голой начала играть…

Тут Тишков, попятясь раком,
В толще публики исчез.
Коллекционер, однако,
Все еще был где-то здесь.

Молвит он: «А где ж легенда,
Что Тишков мне обещал?
Бунин, кажется, в Сорренто
С Верой тоже так плясал».

От такого эрудита
Дух взбрыкнул во мне, как конь,
И, решив сыграть открыто,
Обосрался я в ладонь.

Обосрался, обосрался,
Обосрался как всегда!
Как младенец опростался,
Как падучая звезда.

И, протягивая руку,
Где добра полным-полно,
Я, как Ванька политруку,
Крикнул: «Вот мое говно!»

Эрудит тут отшатнулся,
Эрудит губу поджал,
Вмиг на ножках развернулся
И в потёмки убежал.

А толпа чуть загудела,
Стала блеять, стала выть
И – привычное нам дело —
Захотела нас побить.

Ну и что? Сладка поэту
Кровь из лопнувшей губы,
Потому что смысла нету
Жить без буйства и гульбы.

Гнездо