Продажная девка Генетика

Конечно, такая психология проистекает от сознания того, как писал автор русского «Фауста» XVII в. «Повесть о Савве Грудцыне»: «Ему бы знать, что нет никакого царства в пределах Московского государства, но все подчиняется царю Московскому!» Ощущение головокружения от как бы внезапно открывшейся перспективы грандиозного, на пол-Евразии, государства, где «все подчиняется царю Московскому», сказалось и на представлениях о природе человеческой личности. Человек — это чистый лист бумаги, на котором можно писать самые красивые письмена. «Не умеешь — научим; не можешь — поможем; не хочешь — заставим» — эта армейская присказка прочно вошла в отечественную педагогику.

И ясно, что предвзятое отношение к проблеме наследственности у русских и англо-германцев прямо противоположное. Для последних наука должна объяснять, почему человек рождается плохим или хорошим; для нас цель науки — указать методы, как сделать его хорошим. Потому для них торжеством научного подходя является вейсманизм-морганизм, для нас — мичуринско-лысенковское учение. Два мира — два мировоззрения. (Стоит здесь отметить, кстати, диалектику мировоззрения. Самая, казалось бы, возвышенная идея о достоинстве и неприкосновенности личности вылилась в оправдание политики эксплуатации целых «неполноценных народов» и унижения классов, не имевших счастья быть «господствующими». А вот, казалось бы, бесчеловечная идея «подгонки индивидуальной головы под общественную шляпу» дала плодом высокую терпимость и подлинный гуманизм: неисправимых нет! Недаром Б. Парамонов как-то удивлялся, насколько на практике ранние большевики были гуманистичны, несмотря вроде бы на бесчеловечность их идеологии!)

И не стоит особенно ругать западных (т. е. англосаксонских прежде всего) ученых за приверженность «вейсманизму»: так уж устроено их мышление, что они прежде всего стараются найти «пилюлю от порока», колдуя над биохимией. А вот насчет их российских последователей Ю. И. Мухин абсолютно прав: это подонки, отщепенцы, перерожденцы, смотрящие в рот (или в хвост) своим западным учителям. Каждое из упомянутых воззрений по-своему односторонне, но, я уверен, русский ученый не может, не имеет права исходить из «учения о замкнутой в себе наследственности». Иначе он не русский ученый. И состояние дел в нашей генетике однозначно говорит, какая у нас на самом деле наука и кому она служит.

Мы привыкли слышать о том, что можно убить человека, но не его дело. История Лысенко показывает, что, к сожалению, можно растоптать и дело, и человека.